ХУДОЖЕСТВЕННОЕ МЫШЛЕНИЕ И ГРАММАТИКА НАЦИОНАЛЬНОГО ЯЗЫКА - Студенческий научный форум

VIII Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2016

ХУДОЖЕСТВЕННОЕ МЫШЛЕНИЕ И ГРАММАТИКА НАЦИОНАЛЬНОГО ЯЗЫКА

 Комментарии
Текст работы размещён без изображений и формул.
Полная версия работы доступна во вкладке "Файлы работы" в формате PDF
Специфика национального (языкового) сознания проявляется и в национальных особенностях грамматических структур. Это дает нам право утверждать, что национальную (этническую) специфику языков можно изучать и по грамматическим структурам языков, в том числе, и по моделям словообразования.

Хотя на неискушенный взгляд кажется, что национальная специфика языка в первую очередь отражается в словарном составе, исследования последних лет позволяют отметить, что именно грамматический строй языка наиболее точно отражает менталитет нации, ибо он ближе всего к мышлению. «В то время как число слов языка представляет объем его мира, грамматический строй языка дает нам представление о внутренней организации мышления», – пишет Вильгельм фон Гумбольдт [1, с. 345]. Именно В. фон Гумбольдтом впервые было введено весьма важное понятие «языковое сознание народа». Механизм формирования языкового сознания связан ч тем, что многократное повторение определенных отношений создает в голове человека так называемую категорию опыта. По существу это понятийная категория, которая может найти выражение в языке.

В менталитете тюркского человека изначально заложено стремление подчеркнуть принадлежность и одушевленного объекта, и неодушевленного предмета определенному лицу. Без конкретизации такой принадлежности предметы как бы не существуют, поэтому в казахском языке слово «апа» – «мама» в контексте предложения не может быть в форме просто «апа», оно должно быть с окончанием приягательности, в первом лице: «апам», например, то есть «моя мама». Для славянского человека эти отношения не столь принципиальны, поэтому семантическая доминанта принадлежности в русском языке не поднялась до уровня грамматического обобщения. Это значение не является системно значимым для русского языка и выражается на уровне словосочетаний. Соотношение предмета или объекта с лицом происходит только при возникновении необходимости подчеркнуть факт принадлежности лицу, с помощью притяжательных местоимений (мой, твой, наш, ваш дом), притяжательных прилагательных (дедов, мамин дом), а также субстантивных сочетаний (дом отца).

Каждый язык вбирает в себя нечто от конкретного своеобразия своей нации и в свою очередь действует на него в том же направлении. Национальный характер поддерживается, упрочивается, даже до известной степени создается общностью места обитания, но в своем существе покоится на одинаковости природного уклада, обычно объясняемой общностью происхождения.

Для русской души очень важно состояние. Внимание к внутреннему миру человека, к его радостям, переживаниям не могло не найти отражения в языке. Это отмечается и Анной Вежбицкой в книге «Семантика грамматики» [2]. По ее мнению, такая отличительная черта русского характера, как сосредоточенность на состоянии души и чувств находит свое отражение в языке как в обилии глаголов, называющих различные эмоциональные состояния, так и варьировании синтаксических конструкций типа: Он веселится - Ему весело; Он грустит - Ему грустно. Еще В. В. Виноградов в свое время увидел в грамматической системе русского языка особую категорию, которую он так и предложил назвать «категория состояния», обосновав ее как грамматическую на основании особой семантики и синтаксической функции сказуемого в предложении. ( Девочкам скучно; Во рту горько; Мне сегодня лень; Ему стыдно; В комнате уютно; На улице жарко и т.д). Восточный человек по своему менталитету склонен скрывать свои чувства, эмоции. И боль, и радости, и печали ему не принято открыто демонстрировать. Поэтому в тюркских языках «не прижилась» категория состояния. И, как следствие, безличные глаголы категории состояния на казахский язык переводятся как личные: «Мне грустно» – «Мен көңілсізбін» (буквально: «Я грустный»).

Деление в природе на живое и неживое преломляется в языке и реализуется в языках по-разному. Как пишет З.К. Дербишева в статье «Национальный менталитет и его отражение в языке», в русском языке к классу лингвистически одушевленных объектов попадают особи и мужского, и женского, и среднего рода (дед, девочка, воробей, курица, дитя, чудовище, червяк, гусеница и т.д.) [3]. В тюркских языках представление о живом и неживом закрепилось в языке в виде оппозиции «человек и нечеловек». Поэтому в казахском языке на вопрос «кто?» отвечает только слово, обозначающее человека. Все остальные живые существа отвечают на вопрос «что?». Наименования животных относятся к разряду неодушевленных существительных. Это говорит о том, какое высокое место в восприятии тюрком окружающего мира занимает человек – «подобие Бога на Земле». На это еще раз указывает и то, что в казахском языке есть специальное слово «адамзат» (буквально: «человеческая вещь»), которое можно интерпретировать как «человеческое существо». В слове «адамзат» можно увидеть отголоски древних тенгрианских представлений о человеке как об одной из части живой природы, но части особой, сознающей эту свою принадлежность к Природе. Здесь также можно увидеть буддийское представление и уважение к человеческому телу (по-казахски: «вещи») как «храму Божьему» – вместилищу души. Такое грамматическое выделение человека в иерархии Божьих творений еще раз подчеркивает тот пиетет, с которым древние тюрки относились к человеческому существу в ряду других «тварей» мира. В русском языке человек и любое живое существо стоят в одном ряду, наравне, грамматическим подтверждением этого является вопрос «кто?», который ставится и к человеку, и к животному, насекомому. Интересно отметить и то, что у казахов в древности традиционно не считали новорожденного до сорока дней человеком, он еще считался ангелом, «не получившим прописки» на планете Земля. Только по прошествии сорока дней ребенок входит в человеческое сообщество. Поэтому старики, к которому приходили за суюнши с радостной вестью о рождении внука, спрашивали не «Кого родила сноха?», а «Что родила?». Как видим, даже беглый, навскидку, взгляд на грамматические категории в разных языках позволяет говорить о глубочайшей связи между национальным сознаием и мышлением и грамматическим строем национального языка.

Литература:

  1. Вильгельм фон Гумбольдт. Избранные труды по языкознанию. – М.: Прогресс, 1984.

  2. Бурас М.М., Кронгауз М.А. А.Вежбицкая. Семантика грамматики (обзор). – М., 1992.

  3. http://altaica.ru/Articles/mentalitet.php

Просмотров работы: 814