VIII Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2016

Язык – культурный код нации. В современной лингвистике все больше проявляется тенденция к антропоцентрической модели изучения языка не просто как средства коммуникации, а через призму сознания его носителей. Современная лингвистика стремится к изучению языка в совокупности с человеком, его сознанием, мышлением, духовной и практической деятельностью. В этой связи возрастает научный интерес к национально-культурному аспекту исследования языка, к исследованию единиц языка и речи, отражающих явления, типичные для лингвокультурной общности носителей языка.

Застывшее в истории языка знание становится значимой и действенной силой, когда соотнесено культурно и духовно с учетом менталитета языка изучаемого этноса.в ней. «Гибель каждого языка – это гибель целого мира, неповторимого, оригинального, безмерно глубокого и безмерно важного для понимания, как самого человека, так и вселенной вокруг него. Можно сказать, что язык – это ДНК, созданная его носителями культуры. На основе языка, как на основе генов ДНК, можно (хотя мы этого пока не умеем) воссоздать культуру народа как целое» [1].

В любом языке имеются лексико-семантические гнезда, которые, казалось бы, свидетельствуют о национальном своеобразии и специфике исторического развития соответствующего народа, но никогда нет уверенности, что данный вывод окажется исторически верным. Например, в русском языке наблюдается обилие идиом вокруг слов мир, свет, люди: всем миром, пустить по миру, с миру по нитке, на миру и смерть красна, ославить на весь свет, выйти в свет, выйти в люди, на людях, что люди скажут, как я людям в глаза посмотрю и т.п. Напрашивается вывод, что жизнь на людях, на миру, т.е. общинный уклад столетиями определял общественное сознание. История народа, казалось бы, этот вывод подтверждает. А в казахском языке выразительных средств со словами мир, свет в значении «общество, люди»нет, что объясняется отсутствием общинного уклада жизни, хотя коллективизм, родовые отношения были развиты в кочевом обществе. Слова «мир, свет» в казахском языке употребляются в своих исконных значениях, как обозначения астрономических тел: «вселенная, космос».

В русском языке наблюдается факт изобилия идиом со словом «дело». Следует ли его понимать как доказательство трудолюбия русского народа или, наоборот, его лени. Продолжая эту же линию рассуждений, заметим, что в списке частотности русских идиом бросается в глаза идиоматика вокруг слова место: не на своем месте, сердце не на месте, насиженное место, не оставить живого места, чему-либо. где-либо. нет места, сказать не к месту, доходное место, с места в карьер, ни с места. А в казахском языке слово «место» также не является «материалом» для создания идиоматических выражений, кроме двух-трех примеров, как «отырған қыз орнын табады» – «засидевшаяся девушка найдет хорошую партию» , орынсыз сөйлеу – «говорить не к месту», «орнымен сөйлеу» – «говорить к месту».

В русском языке заметно выделяется лексико-семантическое гнездо ласкательной лексики. В порядке ласкового обращения к близкому человеку русский может выбрать любой вариант из длинного ряда синонимов: мое сокровище, моя радость, кисуля, рыбка, солнышко, зайчик, пупсик, лапочка, дружок, малыш, голубчик, золотце и т.п. В казахском языке такое множество ласковых обращений отсутствует, за исключением обращений к ребенку (известно, что казахи, как и все тюркские народы, – один из самых чадолюбивых народов) есть только сдержанно-вежливое, непереводимое на другой язык «қарағым». Можно ли трактовать этот факт как доказательство того, что русский народ более ласков и эмоционален? Однозначно ответить на этот вопрос было бы поспешным. Принципиальных различий в практике между народами в связи с приводимыми здесь словами не наблюдалось. Причины нужно искать или в этимологии, т.е. в истории самого языка, что более легкое дело, чем искать в истории самого народа. Но второй путь был бы более правильным и продуктивным, хотя более трудоемким.

Интересным в данном аспекте изучения связи языка и особенностей мышления народа, шире, культуры народа, является участие и морфологии в отражении народного менталитета. Морфология может выступить одной из причин лакунарности в переводе: это морфологические особенности каждого языка, продуктивные и непродуктивные словообразовательные модели. В отличие от казахского языка русский язык обладает удобным средством для образования эвфемизмов от прилагательных и наречий: подставляя к какому-нибудь оценочному слову корень мало- (или заменяя не- на мало-), мы получаем возможность смягчить признак, выражаемый в прилагательном или наречии, и тем самым смягчить впечатление слушателя от воспринимаемого содержания: малодоступный (вместо недоступный), малоприятный (вместо неприятный), малозначительный (вместонезначительный), малопонятно (вместо непонятно). Обилие подобных эвфемизмов в русском языке объясняется не мягкостью и деликатностью, присущими характеру русского народа, а наличием удобной продуктивной морфологической модели.

Таким образом, мы видим, что с активизацией этнолингвистического и лингвокультурологического вектора исследований в современном языкознании, язык стал также рассматриваться как ментальный «портрет» этноса, который эксплицирует его языковое мировосприятие, вербально аккумулирует духовный и материальный опыт народа [2].

Литература:

1. Санджиев Н. Общество. Язык – зеркало народа. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.bumbinorn.ru

2. К. Дербишева. Философия кыргызов через призму языка (статья первая). [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.www.eurasica.ru

Код для цитирования: Скопировать