V Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2013

Введение

Актуальность темы. Древние германцы – одни из немногих европейских народов, которые сохранили значительную часть литературных произведений, созданных в эпоху родовых отношений и военной демократии. Объясняется этот феномен особенностями христианизации и политики Церкви в англосаксонской Британии и Исландии, где наследие языческой эпохи было сохранено либо в практически неизменном виде («Старшая Эдда»), либо в «христианизированном» варианте («Беовульф»), тогда как во многих других странах Европы, в т.ч. германоязычных, Церковь, принеся с собою письменность, уничтожала произведения нехристианского содержания как «бесовские» и «богопротивные». Поэтому в континентальной Европе многие устные произведения языческой эпохи продолжали бытовать в крестьянской среде, но утратили свой священный смысл, постепенно трансформируясь в сказки и небылицы. При этом, как правило, сами божества утрачивали свой божественный ореол, превращаясь в демонов (образ Одина-Вотана, как предводителя Дикой охоты в фольклоре). Уже такой, трансформированный образ, не имеющий практически ничего общего с прототипом, и застали в XVIII в. первые фольклористы.

Совершенно уникальной в данной ситуации является немецкая рукопись IX в., содержащая отрывок «Песни о Хильдебранде». Отрывок чудом уцелел на двух листах, найденных в богословском трактате, и представляет собой копию с более раннего манускрипта¹.

Но в течение Средних веков, с германским эпосом произошла и другая трансформация. Выросшему из дружин конунгов военному сословию средневековья – рыцарству – нужна была своя идеология. Христианские принципы прощения всякого зла не могли быть идеологией воинов, и тут на помощь пришёл старый эпос воинственных германцев. Так появилась знаменитая «Песнь о Нибелунгах», сохранившая древний сюжет о гибели Бургундского королевства в войнах с гуннами, но переработанная в духе новой, рыцарской морали. Долгое время «Нибелунги» считались произведением самостоятельного творчества немецких миннезингеров, переработавших сюжет реальной истории (как «Песнь о Роланде» или «Песнь о моём Сиде»), но с ростом в XIX-XX вв. интереса к древним произведениям у других народов Европы и публикациями «Старшей Эдды» и «Саги о Вёльсунгах», читателям сразу бросилась в глаза общая линия сюжета этих произведений. Стало ясно, что «Песнь о Нибелунгах» не написана «с нуля» в XII в., а является произведением, связанным с предшествовавшей героикоэпической традицией германских народов.

На периферии же германского мира, в Британии и Скандинавии влияние Церкви было несравненно меньшим, чем на континенте. В Англии распространение христианства шло двумя путями: «Северным» из Ирландии, и «Южным», непосредственно подчинённым Риму. Если второй путь представлял собой «ортодоксальное» католичество, уничтожавшее всё, так или иначе связанное с язычеством, то в Ирландии, наиболее удалённой от Рима католической стране, христианство было изменено и приспособлено под местные традиции. Под влиянием этих традиций, ирландцы записали свой героический эпос латинскими буквами, принесёнными вместе с христианством. Соответственно, в местах, где христианство распространялось из Ирландии (Северо-западная Англия), также происходило не уничтожение, но запись древнего эпоса, разумеется, с «обработкой» его в христианском русле. И, несмотря на то, что, в конце концов, английская Церковь была подчинена Риму, записи, хранившиеся в монастырях на северо-западе, не были уничтожены, а христианизированный «Беовульф» и ряд других, меньших произведений стали распространяться как в дружинной среде, так и среди простолюдинов².

В Скандинавии же христианизация была начата только в конце X в., что вызвало бегство нежелавших принимать новую веру на «остров свободы» для скандинавов той эпохи – в Исландию. Там были сохранены и культ, и эпос, и мифология. Даже когда норвежский конунг во главе армии прибыл в Исландию, чтобы обратить жителей острова в христианство, если не добрым словом, то огнём и мечом, всеисландский съезд – альтинг – принял решение, что для успокоения конунга, население примет христианство, но за отправление языческих культов никто на острове преследоваться не будет. Так, скандинавский миф и эпос продолжали жить в Исландии уже в христианскую эпоху. Вместе с христианством на остров пришла и письменность, но, в отличие от других стран, она не стала уделом только Церкви и монастырей. В Исландии, где монастырей вообще не было, грамоте обучалось практически всё население. Как и в Ирландии, здесь был записан древний эпос, но в нехристианизированном варианте, став уникальным произведением по изучению мифологии и эпической традиции германских народов.

Интерес представляет также датская рукопись XII в. Gesta Danorum Саксона Грамматика. Помимо «Саги о Гамлете», сюжет которой использовал для своей трагедии Шекспир, она содержит информацию о мифологии и «героическом прошлом», с точки зрения летописца XII в.

Далеко не сразу героические произведения германских народов получили признание у исследователей и читающей аудитории европейских стран. Долгое время эти произведения, кроме «Песни о Нибелунгах», вообще были неизвестны на континенте, либо находясь в монастырских библиотеках, или архивах, либо сохраняясь в устной традиции исландцев – малоизвестного народа для европейцев, обитавшего на никому неизвестном пустынном острове, затерянном где-то на севере. В культурной жизни Европы XVII-XIX вв. – период безраздельного господства классицизма. При этом возвышалась и прославлялась культура античных цивилизаций Греции и Рима. Все культурные произведения (картины, пьесы, музыкальные композиции, изваяния) создавались под явным влиянием античных образцов, и история культурных явлений возводилась именно к античности. Средневековье считалось «тёмными веками», временем забвения возвышенной античной культуры, господства «варварства» и католической церкви, уничтожавшей античное наследие. Разумеется, о признании средневековой культуры и её влияния на культуру классицизма не могло быть и речи. А уж тем более, никем не рассматривалось и не изучалось наследие эпохи родового строя действительно варварского периода. С окончанием эпохи рыцарства «в опалу», из-за отсутствия «целевой аудитории» попала даже «Песнь о Нибелунгах», «не стоившая ломаного гроша», по словам «короля-философа» Фридриха Великого³.

Только на Севере, в Скандинавии, хранившей свое языческое наследие дольше всего в Европе, отношение к своей древней литературе было иным. В XVII в. вся Северная Европа была разделена между Швецией (Балтийское море) и Данией (Северное море: Норвегия и Исландия). Таким образом, Исландия, сокровищница древней поэзии, была включена в состав датской державы. Среди датской интеллигенции с XVII в. распространяется увлечение древнескандинавскими памятниками. Именно в Дании в XVII в. изучена рукопись Старшей Эдды XIII в., сделан её перевод на латинский язык и дано собственно имя «Эдда Сэмунда Мудрого (исландского ученого, по легенде, автора списка)» (по аналогии с «Эддой» Снорри Стурлуссона) и «Старшая Эдда» (как и «Младшая Эдда»). Исландцам принадлежит заслуга не только сохранения своей древней поэзии. Исландец Торкелин в 1815г. опубликовал и выполнил перевод на латинский язык одного из самых крупных и известных произведений германского героического эпоса – англосаксонской поэмы «Беовульф».

Историография XIX в. на Европейском континенте – период формирования национальных государств и начало формирования европейских наций. Многим нациям, которые долгое время не имели собственной государственности, или жили в разных государствах, необходим был «стержень» для объединения. Представители интеллигенции XIX в. видели этот стержень в единой истории и национальной культуре. Повсеместно усиливается интерес к истории и древним памятникам, в т.ч. литературным. Тут настало время древних литературных произведений. В Финляндии национальным символом стала «Калевала», изданная в 1835г. Германские народы «взяли на вооружение» свой эпос: в Англии усиливается интерес к «Беовульфу», «Песнь о Нибелунгах» стала символом «германского духа». Повсеместно исследуется «Эдда» (как Старшая, так и Младшая), переведённая на все европейские языки. Эпос становится источником вдохновения для деятелей искусства (Р. Вагнер, П. Н. Арбо, Дж. Р. Р. Толкин).

На рубеже веков в западных странах предпринимаются первые попытки научного изучения германского эпоса. Сначала изучение проводилась филологами из чисто практических соображений: необходимо было перевести эти произведения на современные языки, сохранив их содержание и стилистические особенности. Именно таким образом Софьей Свириденко в 1917г. был выполнен первый перевод «Старшей Эдды» на русский язык⁴.

Для историков долгое время содержание героических песен не представляло особого интереса. Песни о Богах «Эдды» использовались как источник по исследованиям скандинавской и германской мифологии. Некоторые исследователи-мифологи даже пытались трактовать героические песни как «зашифрованный» миф (Сигурд представлялся как воплощение Солнца, «умирающего» и «воскресающего»)⁵. Особенности сюжета же историков не интересовали, произведения считались чисто литературными произведениями, и изучение содержания оставлялось литературоведам. Основной проблемой, рассматривавшейся первоначально историками, была проблема происхождения и этнической принадлежности песен. Дело в том, что практически во всех песнях события разворачиваются далеко от места их записи и распространения (События «Беовульфа» происходят в Дании и Швеции, эпопея о Нифлунгах (Нибелунгах) – на Рейне)⁶. Первоначально считалось, что эти песни были занесены извне (Торкелин на первом издании «Беовульфа» написал: «датская поэма на англосаксонском языке»)⁷, но повсеместные намёки на сюжеты песен по всему германскому миру говорят о том, что дело здесь не в заимствовании, а в изначальной общности сюжетов, распространенных среди всех германских народов.

Отношение историков, в первую очередь английских, к эпическим произведениям радикально изменилось прямо перед началом Второй мировой войны. Летом 1939 г. в Англии раскопан знаменитый курган Саттон-Ху. Многих удивило практически полное соответствие погребального обряда, отмеченное в кургане, обряду, описанному в «Беовульфе». Тогда стало ясно, что многие подробности, описанные в эпических произведениях не баснословные выдумки, а реалии для людей эпохи военной демократии. С окончанием войны начинается более обстоятельное исследование литературных памятников с исторической точки зрения. Ситуация повторилась точь-в-точь как с произведениями древнегреческого эпоса: «Илиаду» и «Одиссею» никто не рассматривал как исторический источник до раскопок Шлимана, но на них сразу же обратили внимание после обнаружения Трои…

В России первая публикация древнегерманских литературных памятников пришлась на рубежный 1917г. Тогда свет увидел перевод части «Старшей Эдды» (Песни о богах), выполненный Софьей Свириденко. Переводчик во главу угла поставила стихотворный слог оригинала, основанный на аллитерации и, для ее сохранения, пришлось пожертвовать содержанием, переданным недостаточно точно. Впрочем, это не было исключением, многие зарубежные издания этих произведений переводились на европейские языки сходным образом. Издание всей «Эдды» так и не было завершено всвязи с революцией и дальнейшими событиями. В первой трети XX в. изучением средневекового эпоса (не только древнегерманского) занимался выдающийся филолог Б. И. Ярхо, выполнивший перевод прозаической «Саги о Вёльсунгах» и «Мерзенбургских заклинаний». Однако его работы стали труднодоступными после упразднения издательства Academia, где они издавались и малого тиража выпущенных изданий.

Настоящее развитие тема древнегерманской поэзии получила в 60-80-е гг. с развитием скандинавистики в целом. На русском языке выполнены полные переводы «Старшей Эдды» и «Эдды» Стурлуссона, исландских саг, «Беовульфа» и других англосаксонских произведений, издан «Круг Земной» и сборник «Поэзия скальдов». Написаны многочисленные работы Е.М. Мелетинского, А. Я. Гуревича, Г. С. Лебедева, Е. А. Мельниковой, О. А. Смирницкой, М. И. Стеблин-Каменского, В. Я. Петрухина, в которых рассматривалась мифология древних германцев и скандинавов, давался анализ и героическим произведениям (особенности мотивации героев, хронологические различия песен, эволюция морали при разложении родоплеменных отношений).

Источниковую базу для данного исследования составляют песни «героического цикла» «Старшей Эдды» («Песни о героях» в русском переводе А.И. Корсуна), англосаксонские «Беовульф», «Деор», «Видсид», «Битва в Финнсбурге», «Вальдере», «Деяния датчан» (академического перевода на русский язык нет, в настоящей работе использован любительский перевод книги 1, выполненный Т.В. Гимрановым) и «песнь о Хильдебранде». В исследовании не использована «Песнь о Нибелунгах», т.к., несмотря на то, что она является «современницей» записи большинства из вышеозначенных произведений (многие из них записаны в XII-XIII вв.) и имеет общий сюжет с песнями о Сигурде «Старшей Эдды», она сочинена и бытовала в совершенно иных условиях, чем рассматриваемые в настоящей работе произведения. К XIIв. в Германии устанавливается развитый феодализм, и «Песнь» сочинена уже для рыцарей и выражает рыцарскую мораль и общественный отношения феодального общества, отличные от таковых в обществе разлагающихся родоплеменных отношений. Т.о., как исторический источник, «Песнь» должна рассматриваться вместе с другими произведениями рыцарского эпоса («Песнь о Роланде», «Песнь о моем Сиде»), но не с «генетически родственными» ей песнями «Старшей Эдды».

Основной особенностью древнегерманских поэтических произведений, утраченной в современной поэзии, является аллитерационный стих, характерный для «Беовульфа», «Старшей Эдды» и авторских произведений исландских скальдов. Ещё одна черта, объединяющая стиль «Беовульфа» «Эдды» и поэзии скальдов – обилие кенингов, специфически германских аллегорических оборотов. Им посвящена отдельная глава «Младшей Эдды», где Снорри Стурлуссон перечисляет наиболее распространённые кенинги, разъясняя их значение и происхождение. Наибольшее распространение кенинги получили в поэзии исландских скальдов, но нередко они встречаются и в героических произведениях. Эти две характерные черты позволяют нам в настоящем исследовании в качестве источников использовать и «Старшую Эдду» и «Беовульф» несмотря на разный период их написания, разные регионы распространения и явное христианское влияние в «Беовульфе». Отсутствие же этих черт «оставляет за бортом» исследования «Песнь о Нибелунгах», как произведение более поздней эпохи, написанное в совершенно иных условиях и не имеющего ничего общего с эпосом эпохи военной демократии, кроме сюжетной линии.

Объект исследования. Общественные отношения в древнегерманском обществе периода военной демократии.

Предмет исследования. Анализ текстов древнегерманских литературных памятников, содержащих отражения характерных черт общества периода военной демократии.

Целью исследования является характеристика отражения реалий эпохи военной демократии в героических произведениях германоязычных народов.

Задачи. Изучить тексты произведений древнегерманской поэзии

Определить их географическое и хронологическое соотношение между собой

Выявить характерные черты общественного устройства периода военной демократии, отраженные в произведениях через обращение к образу конунгов и героев

Общие образы в германском эпосе

При изучении древнегерманского поэтического эпоса, можно выделить одну очень любопытную особенность: события, описываемые в произведениях, как правило, происходят на территории, иной, чем место их распространения и фиксации в письменном виде. В случае с песнями «Старшей Эдды» эта особенность не так обращает на себя внимание, т.к. «Эдда» составлена в Исландии, население которой - потомки переселенцев из Скандинавии, принесших с собой изустные сказания, бытовавшие на их родине. Т.о., эпические произведения «Старшей Эдды» можно назвать «скандинавским эпосом». Совершенно иная ситуация с «Беовульфом». Поэма, несомненно, англосаксонская (написана на англосаксонском языке, записана латинской графикой, найдена в английском монастыре), но в самой поэме не говорится ни слова об англах и Британии. Её события разворачиваются в Ютландии, а основные персонажи поэмы – гауты (готы или гёты Швеции) и даны. Более того, поэме не раз можно встретить строчки, прославляющие доблесть и храбрость данов и их конунгов. Тем более удивительным кажется факт, что поэма записана около X в., когда Англия постоянно подвергалась набегам этих самых данов, которые разоряли монастыри и деревни и брали огромную дань с англосаксов. Летописи и хроники проклинают данов, а «Беовульф» их восславляет! Именно поэтому, Торкелин, при подготовки поэмы к публикации и посчитал, что это именно датская поэма, принесенная датскими викингами в Британию и переведенная там на англосаксонский язык. Версия эта кажется правдоподобной, если бы не два обстоятельства. Поэма найдена в монастыре и грамотой среди англосаксов владели в основном монахи, так что только они могли записать ее. Но будут ли монахи записывать поэму грабителей, да еще и язычников, пусть даже и создавших колонию в Англии (т.н. Danelaw – Область датского права)? Второе обстоятельство тоже связано с языческой верой данов. В поэме явно прослеживается христианское влияние, притом прямо, а не косвенно (сравнение Гренделя с Каином (ст. 107-114), строки 180-188 посвящены проповеди христианства и предупреждению идолопоклонства среди слушателей поэмы). Сами даны - язычники не могли так «обработать» свою поэму. Также кажется маловероятной версия, чтобы монахи взяли датскую поэму, переделали ее под христианство и записали. Поэтому сегодня считается, что песня возникла в Ютландии, когда племена англов еще обитали там. Англы принесли ее с собой на остров, и свой окончательный вид она приобрела уже там после христианизации Британии. Про практику записи древних изустных сказаний в областях распространения христианства из Ирландии уже было упомянуто выше. Т.о., всем известное и знакомое поэтическое произведение после его «христианизации» стало еще одним оружием обращения англосаксов в христианство, куда более действенным, чем igni et ferro⁸ .

Общность происхождения многих памятников древнегерманского героического эпоса, записанных в разное время, в разных странах и на разных языках, подтверждается общими персонажами, часто встречающимися в никак не связанных сюжетно произведениях. Саксон Грамматик в «Деяниях данов» начинает с легендарной героической родословной своего народа. При этом первопредком данов назван герой по имени Дан и упоминается его брат Англь, прародитель племени англов. Так два родственных соседних (до переселения в Британию, англы жили в Ютландии) племени породнены мифологически. Детьми Дана названы Хумбли, известный в «Старшей Эдде» («Песнь о Хлёде») как Хумли, который «как слышно, гуннами правил» и Хлёд, который по «Старшей Эдде» является не братом, а внуком Хумли. Сыном Хлёда Саксон называет Скъёльда, легендарного основателя династии первых датских конунгов – Скъёльдунгов. Со Скильда начинается перечисление датских конунгов в начале «Беовульфа», но в англосаксонской поэме он имеет прозвище «Скевинг» - «найденыш», которого принесли в Данию морские волны. После смерти его тело с имуществом также было отправлено в открытое море на волю волн. Скъёльд упоминается и Снорри Стурлуссоном в «Круге земном», сборнике королевских саг. В Скандинавии Скъёльд уже объявлен сыном не конунга Хлёда, а непосредственно Одина, «отца Богов». Таким образом, в норвежско-исландской традиции, династия датских конунгов стала «благороднее», чем в самой Дании. В Англии же напротив, основатель династии Скъёльдунгов стал безродным подкидышем. Вряд ли это связано с ненавистью англосаксов к датским викингам, иначе из «Беовульфа» были бы удалены эпитеты «доблестные даны» и им подобные. Скорее всего, народная память англосаксов, после их переселения из Ютландии, просто забыла героическую родословную Скильдингов, и Скильд стал Скевингом.

Отдельная песня в героическом цикле «Старшей Эдды» посвящена герою-кузнецу Вёлунду. В песне его основное занятие - изготовление золотых украшений, но чтобы вырваться из плена, он смастерил себе крылья, что сближает его с греческим Дедалом. Песнь считается одной из наиболее древних и архаичных в «Эдде». На древность образа Вёлунда указывает и его эпизодическое упоминание в «Беовульфе». Беовульф говорит о своей кольчуге, что она «работы Вилунда». Имя Вёлунда становится, таким образом, своеобразным «знаком качества» героического мира.

И все же центральным героическим образом для всего германского мира становится образ Сигурда. Некоторые исследователи прослеживают этот образ до его гипотетических корней в мифологии (Сигурд – культурный герой, борющийся с мировым хаосом (драконом Фафниром))⁹. Но в эпоху складывания героической традиции, этот образ уже становится именно героическим персонажем. Упоминания о нём, или связанным с ним персонажами можно встретить практически во всех уголках германского мира: в Исландии («Старшая» и «Младшая Эдда», поэзия скальдов), Скандинавии («Сага о Вёльсунгах»), Германии («Песнь о Нибелунгах») и Англии («Беовульф»). В «Беовульфе» Сигурд непосредственно не упоминается, но его битва с драконом приписана Сигмунду, отцу или деду Сигурда, по разным версиям. Возможно, в этой «подмене фактов» заключается локальный или более архаичный вариант сюжета, где основной герой повествования – не Сигурд, а именно Сигмунд.

Общность многих персонажей различных произведений, составленных и записанных в разное время и в разных местностях, говорит об общности героической традиции германских народов, восходящей ко времени близкого проживания германских племен, оказавшихся затем разбросанными по разным концам Европы. Факт записи сюжетов, относящихся к «готско - бургундскому» циклу в «Старшей Эдде» говорит о том, что тесная культурная связь между германоязычными народами продолжалась и после Великого переселения народов (сюжет этого цикла относится именно к эпохе переселения). В то же время несколько разные интерпретации героев и их поступков свидетельствуют обизолированном развитии этих образов в разных регионах.

Героические песни о Хельги: система образов и отражение характера власти в древнескандинавском обществе.

Образ Хельги в «Старшей Эдде» объединяет две песни о Хельги Убийце Хундинга и одну песнь о Хельги сыне Хьёрварда. Песни скандинавского происхождения и возникли, вероятно, позднее песен о Сигурде – в VII-XI вв., в Эдду попали в еще более поздней обработке XI-XII вв. Для обеспечения единства образов, Хельги «переведен» из датского рода Скёльдунгов в готский род Вёльсунгов, став, таким образом, родичем Сигурда¹⁰.

В этих трех песнях присутствуют два образа Хельги: Хельги сын Хьёрварда и Хельги Убийца Хундинга. В «Первой песни о Хельги Убийце Хундинга» связи между этими персонажами не наблюдается, но «Вторая песнь о Хельги Убийце Хундинга» утверждает, что Хельги Убийца Хундинга назван в честь Хельги сына Хьёрварда, что, учитывая, сакральный смысл имени в языческую эпоху, может являться подтверждением факта перерождения Хельги, указанного в конце «Песни о Хельги Сыне Хьёрварда». Таким образом, два, возможно первоначально разных персонажа, оказались объединены.

С именем Хельги связан еще один факт, достойный нашего внимания: сын Хьёрварда долгое время просто не имел имени. Впервые «Хельги» его назвала валькирия Свава, покровительствовавшая ему. Став славным конунгом, Хельги посватался к ней. Эйлими, отец Свавы не препятствовал Хельги, но жениться ему было не суждено. Вскоре Хельги получил смертельную рану на поединке и, с его благословления, Свава досталась его брату Хедину. Песнь заканчивается фразой: «Говорят, что Хельги и Свава вновь родились». «Первая песнь о Хельги Убийце Хундинга», как уже говорилось, ничего не сообщает о взаимосвязи героя с Хельги сыном Хьёрварда, сообщается только о том, что Убийцей Хундинга он стал в 15 лет, однако подробности этого подвига не приводятся. В этой же песни появляется валькирия Сигрун, просящая у Хельги заступничества перед Хёдброддом, за которого она обещана против своей воли. Победой Хельги и заканчивается песнь.

Во «Второй песни…» раскрывается происхождение Хельги: он сын Сигмунда сына Вёльсунга, т.е. брат Сигурда. В начале песни описывается убийство Хундинга: выясняется, что Хельги сам смог избежать гибели только переодевшись рабыней! (поступок явно не делающий ему славы). Сигрун здесь прямо называется Свавой, родившейся заново. Повторяется эпизод битвы с Хёдброддом, после которой Хельги женится на Сигрун. Но вскоре Хельги погибает от руки брата Сигрун, принесшего жертву Одину и получившего его копьё. За это Сигрун проклинает брата, но она не мстит ему за убийство мужа как Кримхильд из «Песни о Нибелунгах»: во время составления песен о Хельги родственные узы считались более значимыми, чем супружеские. Затем следует наиболее фантастический эпизод всего цикла песен. На одну ночь Хельги возвращается из Вальхаллы. Первое что слышит Сигрун от своего мужа – слова упрека за то, что она слишком много его оплакивает, слезы «жгут его грудь», Однако, их встреча оказалась недолгой, и Хельги вернулся в чертоги Одина, а «Сигрун вскоре умерла от скорби и печали». Песнь заканчивается уже знакомым нам прозаическим абзацем о перерождении: «Говорят, что Хельги и Сигрун родились вновь». В начале этого абзаца есть любопытная приписка: «В древнее время верили, что люди рождаются вновь, но теперь это считают бабьими сказками», что может говорить о достаточно позднем времени составления окончательного варианта песни.

В целом, песни о Хельги во многом отличаются от песен о Сигурде более живым повествованием. Если песни о Сигурде пронизаны пафосом трагедии, гибели главных героев, все повествование ведет читателя именно к этому, то песни о Хельги более жизненны. Смерть для героя приходит совершенно неожиданно и описывается сухими прозаическими фразами: «Хельги получил смертельную рану» и «Он пронзил Хельги копьем». Зато большее внимание уделяется прижизненным подвигам и романтической линии сюжета. Если в песнях о Сигурде любовь воспринимается героинями как долг (обет Брюнхильд полюбить и выйти замуж за того, кто пройдет особые испытания) и брак не является преградой для муже- или даже детоубийства (убийство Гудрун своих детей от Атли), то в песнях о Хельги мы видим «классическую» романтическую историю, не лишенную трагизма: мольбы девушки о спасении от не желаемого замужества и герой-спаситель… В первом случае («Песнь о Хельги сыне Хьёрварда») трагизм заключается в том, что им не суждено связать друг друга узами брака, а во втором («Вторая песнь о Хельги Убийце Хундинга») даже смерть не может разлучить их и герой возвращается к возлюбленной с того света.

Скандинавское происхождение песен выдает более частое, по сравнению с песнями о Сигурде, использование кеннингов, явления, наиболее распространенного именно в Скандинавии, и также тот факт, что все описываемые битвы происходят либо на море, либо на побережье и герои добираются до места битвы на кораблях. В песнях о Сигурде море не играет существенной роли в сюжете и все перемещения осуществляются посуху, что свидетельствует об их континентальном происхождении.

Стоит отметить и качества, которыми должен был обладать истинный вождь, по мнению современников этой песни. Наиболее полно эти черты выражены в «Первой песни о Хельги Убийце Хундинга». Немаловажной считалась судьба, которой человек наделяется в момент рождения. Так Хельги «норны (женские духи судьбы) явились / судьбу предрекать / властителю юному / судили они, что он / будет прославлен / лучшим из конунгов / прозван будет» Те же норны (а не отец) отдали ему земли: «к северу бросила / Нери сестра (норна ) / нить, во владенье / север отдав ему». О будущем новорожденного пророчествуют и вороны, считавшиеся вещими птицами у германцев: «ворон голодный / каркнул ворону / с ветви высокой: / «Вести узнал я! / Сигмунда сын / в кольчуге стоит / день лишь ему, / но время приспело! / взор его зорок - / взор воителя, / друг он волкам / будет наш праздник!»». Свое слово сказали и воины, которых ему предстояло водить в бой: «дружина судила - / витязем станет». После этих пророчеств отцу осталось только провести инициацию: «вождь приехал / … / лук благородный герою вручил он. / … / Имя дал Хельги и земли: / [перечисляются земли] / и крови змею (меч)». В этом эпизоде показано, что на момент составления песни в Скандинавии уже существовал порядок наследования власти, после прохождения наследником «рекомендации» духов и дружины. Но пророчеств и обряда посвящения мало, от вождя требуется достойное поведение: «щедро давал он / верной дружине / жаркое золото / кровью добытое». «Вождь недолго / с войною медлил / пятнадцать зим / исполнилось князю / когда убил он / Хундинга храброго». «Виры тогда / требовать стали Хундинга родичи / … / конунгу месть / замышляли они / не дал конунг / выкупа родичам / … / молвил, что ждет / бури великой / копий железных (битвы)». «Щедро сулил / моря сверканье (золото) / воинам сильным». Перед нами оказывается типичный конунг викингов, не избегающий войн, и, как следствие этого, родовой вражды но специально провоцирующий их ради добычи, которую он раздаёт своим воинам, чтобы обеспечить их преданность в будущем.

Таким образом, в центре внимания песен о Хельги – его воинские подвиги и их мотивы: родовая вражда и добывание невесты. В данном случае сражение за валькирию может выступать как т.н. «героическое сватовство», известное по другим эпическим памятникам («Калевала», песни о Сигурде). Но роль валькирии может быть истолкована не только как роль героини, ищущей заступничества у героя, или его покровительницы. Она может выступать как руководительница жертвоприношения, тогда Хельги становится жертвой, возрожденной в новом качестве (Хельги сына Хьёрварда). Об этом же может говорить и само имя «Хельги» («Священный»)¹¹. Эта роль женского образа в песнях сближает понятия «валькирия» и «вёльва» и служит подтверждением функций валькирий как низших божеств судьбы (см. комментарий к «Песнь валькирий»).

Два типа правителей в «Беовульфе».

При прочтении поэмы «Беовульф» у читателя может возникнуть вопрос относительно поведения датского конунга Хродгара. События поэмы происходят вокруг дружинного дома, резиденции конунга, населённой профессиональными воинами. Сам конунг – предводитель дружины, в поэме он называется «в битвах удачливым», «вождем достойным» и тд. Однако и вождь и дружина оказываются бессильными перед напавшим на их пиршественный зал Гренделем. Как выясняется из дальнейшего повествования, Грендель был неуязвим против железного оружия, но в поэме не сказано ничего о том, чтобы даны оказывали ему какое-либо сопротивление. В поэме сказано, что Грендель нападал на Хеорот (датский дружинный зал) каждую ночь в течение двенадцати лет (считается, что это выражение не означает буквально 12 лет, но является аллегорией выражения «очень долго» (примерно как русское «тридцать лет и три года»)) и каждую ночь убивал одного из дружинников (разрывая его лапами, что не является достойной смертью для воина, который должен погибнуть от «настоящего» оружия). И все это время ни дружина, ни конунг не предпринимали против него ничего, кроме попыток выкупить унесённых в логово Гренделем или договориться с ним, но эти попытки были безрезультатными. Более того, воины даже не устроили засады для Гренделя, а продолжали спать в ставшем опасным местом зале Хеорота, т.к. Грендель уносил именно спящих. Ни в дружине Хродгара, ни среди данов не нашлось смельчака, решившегося бы выступить против чудовища. Так и ждали даны «у моря погоды». В конце концов, появился из-за моря Беовульф, один из дружинников гаутского конунга. Только он решился выступить против Гренделя. Ещё до боя, не зная о неуязвимости противника для железа, Беовульф решил биться с ним в рукопашную, на равных, т.к. сам Грендель не был вооружен ничем, кроме своих когтей. Этим он оправдал свое имя («Пчелиный волк» - кенинг медведя). Следующая ночь стоила жизни еще одному дружиннику, одному из заснувших дозорных. Ночь такая, что все ожидали того, что придет Грендель, и тем не менее, дозор и вся дружина засыпает. Вместо того, чтобы устроить засаду Гренделю и подстраховать Беовульфа (никто же не знает о неуязвимости Гренделя), воины, как ни в чем не бывало, ложатся спать. Впрочем, вполне возможно, что такая «халатность» дружины допущена при составлении песни не случайно, такой поединок, бой один на один, только увеличил славу Беовульфа. На следующую ночь погиб еще один дружинник, но нападение матери Гренделя действительно стало неожиданностью для обитателей Хеорота. И опять же, никто, кроме Беовульфа не решился сразиться с ней прямо в ее логове.

Стоит заметить, что в самой поэме Беовульф явно затмевает Хродгара своими подвигами, но составитель поэмы несколько раз обращает внимание читателя и слушателя на то, что ни для данов, ни для гаутов слава датского конунга нисколько не уменьшилась, что и Хродгара не обошли почестями на пиру в честь победы над Гренделем. Связано это скорее всего с сакральностью власти в древнегерманском обществе. Конунг Хродгар – представитель династии Скъёльдунгов, чье происхождение скандинавская традиция возводит непосредственно к Одину – Вотану (точно так же к Одину «Сага о Вёльсунгах» возводит происхождение «героического» рода Вёльсугов, представителем которого являлся Сигурд, а «Сага об Инглингах» - род Инглингов, конунгов Швеции). Т.е. конунг, потомок Одина, обладающий данной им властью и пользующийся его покровительством, не может быть бесславным, трусливым или инертным «по определению». Судя по всему, это единственное возможное объяснение того, что, несмотря на «пассивность», проявленную Хродгаром при нападениях Гренделя, он, тем не менее, остается, по мнению персонажей поэмы, славным и могучим конунгом, предводителем дружины и мудрым правителем.

Сам же Беовульф – в поэме представитель образа «воина – героя», удачливого воина, совершающего подвиги на своем пути. А.Я. Гуревич отмечал, что такие герои, как правило, с самого рождения проявляют особенные черты, как например, слишком раннее развитие (Хельги) или же такой герой – плод кровосмешения (Синфьётли)¹². Героизация конунга начиналась с момента совершения им первого подвига (т. е. своеобразного обряда инициации).Беовульф же проявляет черту позднего развития (аналогично былинному Илье Муромцу). Некоторые строфы поэмы говорят о его слабости в детстве. Этот факт многократно усиливает впечатление от подвигов этого героя (соревнование в плавании в открытом море, рукопашный поединок с Гренделем, бой с драконом). Особенность образа Беовульфа заключается в том, что он, не будучи сыном конунга гаутов, в конце концов, после гибели наследников конунга в войнах со шведами, становится правителем. В этом факте можно видеть намёк на смену старой патриархальной власти, возводящей своё родство к Одину, но не всегда способной эффективно выполнять свои «управленческие» функции (Хродгар), властью принадлежащей активным деятелям, пусть и не такого высокого происхождения, но своими делами доказавшими то, что они способны защитить свою страну (которая нередко отождествляется с дружинным залом, в поэме ничего не говорится о Дании, она сконцентрирована вокруг дружинного зала Хеорот). К слову говоря, Скъёльдунги оказались не способными сохранить этот зал, оплот власти этого рода. Намёки на сожжение Хеорота встречаются на протяжении большей части поэмы «Беовульф», а сама битва, после которой он был уничтожен, судя по всему, описана в песне «Битва в Финнсбурге». Итак, Беовульф становится конунгом, гауты под его властью ведут победоносные войны против шведов и, по словам поэмы, «пять десятков лет он мудро правил». Когда же страну (страну, а не дружинный зал!) постигла беда, Беовульф не стал ждать героя, который пришел бы из-за моря и избавил бы его от беды, а сам взял 12 дружинников и отправился в пещеру дракона. Так же как и в случае с Гренделем, дружина исполняла роль свиты, а не военной силы. Беовульф приказал ей стоять у входа в пещеру, а сам предпочел бой один на один. Поединок стоил жизни и дракону и Беовульфу, но последний остался победителем, т.к. умер позже дракона. Таким образом, мы видим славную и достойную смерть героя, который погиб в бою один на один с драконом, защищая от него свой народ. «Смертен ты сам, но знаю одно, что вечно бессмертно: умершего слава»: говорит Один в «Речах Высокого». Так Беовульф переходит в «мир славы»¹³. Этим и заканчивается формироваие образа «воина-героя». Все героические песни, где можно вывести главный образ героя, или героев, делаю особый акцент на обстоятельствах его смерти (Сигурд, Гуннар, Хёгни). Поэма «Беовульф» также готовит читателя в смерти героя. Практически всю дорогу к пещере дракона Беовульф говорит о своей смерти практически как о свершившемся факте и подводит итог своей жизни.

Но со смертью героя – конунга его слава не умирает. Гауты сохранили память о своем правителе. После кремации (языческий обряд погребения – свидетельство раннего происхождения поэмы), был насыпан курган:

«насыпали гауты

Курган высокий

Над прахом

Владыки..»¹⁴

Так гауты сохранили навека память о своем конунге. Этот курган быдет возвышаться над страной гаутов, напоминая о прошлом и обеспечивая его связь с настоящим, что является еще одним из способов сакрализации власти.

Вещный мир в эпосе

Древние германцы отличались своеобразным отношением к драгоценным предметам. Еще Публий Корнелий Тацит писал, что они дорожат золотыми и серебряным кубками не больше чем глиняными горшками¹⁵. Драгоценные римские сосуды и произведения ювелирного искусства нередко находят в датских торфяниках, куда они были положены, когда эти болота были еще озерами. Немало серебряных кладов, относящихся в эпохе викингов, обнаружено и в Скандинавии (особенно в Швеции)¹⁶. Большинство историков сходятся во мнении, что эти клады – показатель не столько нестабильности в древнегерманском обществе, сколько свидетельство особого отношения германцев к богатству и сокровищам, отраженного, в том числе и в героическом эпосе.

Самое знаменитое сокровище, упоминаемое в германских литературных памятниках – это, безусловно, сокровища Нибелунгов, которые были прокляты карликом Андвари и приносили смерть всякому их владельцу. Тем не менее, это проклятье никого не отталкивало и за обладание этим кладом велись войны и рушились целые королевства. Сигурд отобрал это сокровище у Фафнира и убил его брата Регина, который также хотел завладеть сокровищем. После смерти Сигурда в родовой распре, клад перешел к его побратимам Гуннару и Хёгни, которые затопили сокровище в водах Рейна. Но проклятие подействовало и на них: они были убиты конунгом гуннов Атли (Атиллой), но не выдали ему место, где спрятано золото Нибелунгов. Таким образом, ни один из владельцев клада ни разу им не воспользовался. Клад был спрятан в тайном месте и о его нахождении знали только владельцы золота. Так же было и с серебряными кладами, которые находят в Швеции. Сокровище считалось воплощением удачи его владельца и не предназначалось для «финансового оборота»¹⁷. Сохранить и спрятать сокровище означало оставить при себе свою удачу. Конунги стремились завладеть золотом Нибелунгов, несмотря на проклятие, обладание сокровищем означало доблесть конунга, т.к. он смог победить предшествовавшего обладателя сокровищ.

Подобная ситуация присутствует в поэме «Беовульф». Последняя битва героя – схватка с драконом, нападавшим на земли гаутов. Но нападения дракона не были беспричинными, он мстил людям за похищение чаши из своего клада. На свое золото дракон также наложил проклятие, аналогичное проклятию золота Нибелунгов: оно принесет смерть своему владельцу. Первой жертвой проклятия стал сам дракон: он был убит Беовульфом, но и Беовульф погиб от ран, полученных в схватке с драконом. Проклятие настигло обоих противников и Беовульф так и не смог воспользоваться этим кладом, но он потдвердил свою силу и доблесть, достойные конунга и победил опасного противника в единоборстве.

Заключение

Таким образом, мы видим, что произведения героического эпоса германоязычных народов – не только литературные произведения эпохи средневековья, дошедшие до нас, и, безусловно, достойные занять свое место в литературном фонде человечества, но и полноценный исторический источник. В этих произведениях запечатлены те реалии, с которыми сталкивались люди эпохи военной демократии, эпохи разложения родоплеменных и зарождения феодальных отношений. Судьба этих произведений сложилась так, что эти реалии и черты общественного устройства были сохранены и могут быть раскрыты исследователем. Учитывая малочисленность письменных источников для изучения истории древних германцев, эти литературные произведения становятся уникальным источником, несмотря на то, что записаны они позднее периода своего формирования.

Источниками сакрализации власти конунга являлись: божественное происхождение (у германцев все королевские династии вели свое происхождение от Одина/Вотана) и поступки, выделяющие конунга из близкой ему социальной среды (подвиги, возвышающие конунга над дружиной, защита страны от набегов соседей и набеги, инициированные самим конунгом). Еще одним атрибутом власти стали монументальные курганы которые не только были видимыми объектами памяти о правилях прошлого, но и местом пропаганды власти нынешней.

Центральную роль в системе связей между населением и правителями этого периода играли жертвоприношения, со провождавшиеся массовыми и многодневными пирами для окружения конунга. Пиры должны были свидетельствовать о заботе конунга об урожае (а значит и о населении), о его щедрости и тем самым поднимать престиж правителя.

Постепенно укоренялось представление о том, что удачливый конунг «дарует» урожай и богатство. Правда, конунг мог не оправдать ожидания населения и, в крайнем случае, он мог быть свергнут и принесен в жертву.

Конунг выступал в качестве посредника между сакральным божественным миром и миром людей. Конунг должен был правильно исполнять свои функции, чтобы не нарушить жизнь населения.

Личное мужество в бою — обязательное условие для конунга.

Во многом аналогичен культу конунгов — культ воина-героя. Удачливый воин в центре внимания всех известных нам образцов осмысления прошлого (саги, скальдическая поэзия, эпос). Два качества характеризуют героя — «слава» и «героическая смерть».

Стоит отметить своеобразие отношения германцев к драгоценным металлам, к золоту и серебру (которые они, кстати, часто воспевали в своих скальдических стихах). Это отношение не ограничивалось чисто экономическими интересами (естественно, что монеты служили обменным средством для приобретения одежды, оружия). Германцы видели в драгоценных металлах - золоте и серебре - воплощение удачи, везение человека. Они верили что каждый человек обладает большей или меньшей степенью удачи. Одни — «везучие», другие — «невезучие», причем и окружающим, и самим этим людям про себя известно «везучие» они или нет. «Удача», «везение», «счастье» человека воплощаются, в частности, в том богатстве, которым он обладает. Некоторым мистическим образом в драгоценных металлах воплощается «удача» человека. И пока эти металлы находятся в его руках, сохраняется и его «удача».

За верную службу конунги дарили своим воинам гривны, кольца, мечи и т. д., которые одаренные хранили до смерти. И даже если какой-то воин беднел, он не продавал дар конунга: конунг, обладающий повышенной степенью «удачи», подарив драгоценный предмет своему приближенному, тем самым как бы приобщал его к этой своей «удаче». В сагах есть эпизоды, когда какой-нибудь король, вручая денный подарок своему приближенному, прямо так и говорит: «Пусть будет с тобой моя удача!».

Таким образом, вместе с драгоценными предметами «удача» могла переходить от человека к человеку, и поэтому люди, обладавшие (в виде ценностей) «удачей», старались сохранять ее, пряча от других. Кроме того, в «Круге Земном» Снорри Стурлуссона подчеркивается, что герои попадут в Вальхаллу со своим золотом, где бы оно ни было спрятано: на земле или под землей.

Такоим образом в результате комплексного анализа конунга и героя нам удалось охарактеризовать некоторые черты

Список использованных источников и литературы

I. Источники

Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М.: Художественная литература, 1975

Древнеанглийская поэзия. – М.: Наука, 1982

Зарубежная литература средних веков. Немецкая, испанская, итальянская, английская, чешская, польская, сербская, болгарская литературы. Учебное пособие для студентов филологических специальностей педагогических институтов. Составитель И. Б. Пуришев. Издание 2-е, исправленное и дополненное. – М., «Просвещение», 1975

Скандинавский эпос: Старшая Эдда. Младшая Эдда. Исландские саги / пер. с древнеисландского М.И. Стеблин-Каменского, О.А. Смирницкой. – М.:АСТ, 2008

II. Литература

Гвоздецкая Н. Ю. К проблеме многозначности имен чувств в «Старшей Эдде» // Скандинавский сборник XXXIII. – Таллин.: Олион, 1990

Гуревич А. Я. «Эдда» и сага. М.: Наука, 1979

Гуревич А. Я. «Эдда» и право (к истолкованию «Песни о Хюндле») // Скандинавский сборник XXX. – Таллин.: Ээсти Раамат, 1986

Мельникова Е. А. Меч и лира: Англосаксонское общество в истории и эпосе. – М.: Мысль, 1987

Мифологема женщины-судьбы у древних кельтов и гермацев. М.: «Индрик», 2005

П. Сойер Эпоха викинов. – СПб.: Евразия, 2006

Петрухин В. Я. Мифы древней Скандинавии. – М.: Астрель, 2005.

Стеблин-Каменский М. И. Валькирии и герои // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. – Т. 38. № 5. М., 1979

Шкарина В. Е. Представления о богатстве у древних скандинавов // История в XXI веке: Историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества/Под общей редакцией В. В, Керова. М.: Московский общественный научный фонд, 2001

Э. Вестергорд. Родство против договора. Германский героический эпос глазами исторического антрополога // Другие средние века. К 75-летию А. Я. Гуревича./ Сост. И. В. Дубровский, С. В. Оболенская, М. Ю. Парамонова. — М.-СПб.: Университетская книга, 1999

1^ Зарубежная литература средних веков. Немецкая, испанская, итальянская, английская, чешская, польская, сербская, болгарская литературы. Учебное пособие для студентов филологических специальностей педагогических институтов. Составитель И. Б. Пуришев. Издание 2-е, исправленное и дополненное. – М., «Просвещение», 1975

2^ Мельникова Е. А. Меч и лира: Англосаксонское общество в истории и эпосе. – М.: Мысль, 1987. С. 36-40

3^ Гуревич А. Я. «Эдда» и сага. М.: Наука, 1979. С. 6

4^ Скандинавский эпос: Старшая Эдда. Младшая Эдда. Исландские саги/ пер. с древнеисландского М. И. Стеблин-Каменского, О. А. Смирницкой. – М.: АСТ, 2008. с. 206-211

5^ Гуревич А. Я. «Эдда» и сага. М.: Наука, 1979. С. 9

6^ Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах. М.: Художественная литература, 1975. С. 9

7^ Мельникова Е. А. Меч и лира: Англосаксонское общество в истории и эпосе. – М.: Мысль, 1987. С. 68

8^ Огнем и мечом (лат.)

9^ Гуревич А. Я. «Эдда» и сага. М.: Наука, 1979. С. 14

10^ Скандинавский эпос: Старшая Эдда. Младшая Эдда. Исландские саги / пер. с древнеисландского М.И. Стеблин-Каменского, О.А. Смирницкой. – М.:АСТ, 2008. – С.258-259

11^ Гуревич А. Я. «Эдда» и сага. М.: Наука, 1979. С. 13

12^ Гуревич А. Я. «Эдда» и сага. М.: Наука, 1979. С. 10

13^ Гуревич А. Я. «Эдда» и сага. М.: Наука, 1979. С. 26

14^ Беовульф, 3157 - 3164

15^ Корнелий Тацит. Сочинения в двух томах. Т.1. Анналы. Малые произведения. Л., Наука, 1969

16^ П. Сойер Эпоха викинов. – СПб.: Евразия, 2006

17^ В. Е. Шкарина. Представления о богатстве у древних скандинавов // История в XXI веке: Историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества/Под общей редакцией В. В, Керова. М.: Московский общественный научный фонд, 2001

Код для цитирования: Скопировать