X Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2018

Методические указания разрабатываются в соответствии с рабочей программой дисциплины «Проблемы фразеологии современного английского языка», рассчитанной на 36 лекционных часов и 72 часа самостоятельной работы.

1. ЦЕЛИ ОСВОЕНИЯ ДИСЦИПЛИНЫ

Целями освоения дисциплины (модуля) «ПРОБЛЕМЫ ФРАЗЕОЛОГИИ СОВРЕМЕННОГО АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА»­­­­­­ являются:

– обеспечение соответствия результатов освоения ОПОП требованиям ФГОС,

– формирование способности самостоятельно осуществлять научно-исследовательскую деятельность в области фразеологии современного английского языка с использованием современных методов исследования и информационно-коммуникационных технологий,

– развитие готовности к преподавательской деятельности по соответствующим программам высшего образования в области общей и английской фразеологии, фразеологической семантики и стилистики фразеологии,

– формирование и развитие общих и профессиональных компетенций в области фразеологии современного английского языка.

2. МЕСТО ДИСЦИПЛИНЫ В СТРУКТУРЕ ОСНОВНОЙ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ ПРОГРАММЫ ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ (ОПОП ВО)

Место дисциплины в структуре основной профессиональной образовательной программы высшего образования – Б1.В.ДВ.1.1.

Логическая и содержательно-методическая взаимосвязь с другими частями ОПОП: с дисциплинами «Актуальные проблемы современной лингвистики», «Тенденции и инновации в современной фразеологии», «Типология фразеологии».

Требования к «входным» знаниям, умениям и готовностям обучающегося:

Иметь знания, умения и навыки, соответствующие ФГОС специалиста или магистра по направлению «Лингвистика», «Иностранные языки» или «Преподаватель иностранных языков».

Теоретические дисциплины и практики, для которых освоение данной дисциплины (модуля) необходимо как предшествующее: «Типология фразеологии», «Тенденции и инновации в современной фразеологии», «Актуальные проблемы современной лингвистики».

3. КОМПЕТЕНЦИИ ОБУЧАЮЩЕГОСЯ, ФОРМИРУЕМЫЕ В РЕЗУЛЬТАТЕ ОСВОЕНИЯ ДИСЦИПЛИНЫ (МОДУЛЯ)

В результате освоения программы аспирантуры у выпускника должны быть сформированы:

а) универсальные компетенции, не зависящие от конкретного направления подготовки:

УК-1 – способность к критическому анализу и оценке современных научных достижений, генерированию новых идей при решении исследовательских: практических задач, в том числе в междисциплинарных областях;

УК-2 – способность проектировать и осуществлять комплексные исследования, том числе междисциплинарные, на основе целостного системного научного мировоззрения с использованием знаний в области истории и философии наук;

УК-4 – готовность использовать современные методы и технологии научной коммуникации на государственном и иностранном языках;

УК-5 – способность планировать и решать задачи собственного профессионально и личностного развития.

б) общепрофессиональные компетенции, определяемые направлением подготовки:

ОПК-1 – способность самостоятельно осуществлять научно-исследовательскую деятельность в соответствующей профессиональной области с использованием современных методов исследования и информационно-коммуникационных технологий;

в) профессиональные компетенции, определяемые направленностью (профилем) программы аспирантуры в рамках направления подготовки (далее – направленность программы):

ПК-1 – способность реализовывать учебные программы базовых и элективных курсов в различных образовательных учреждениях;

ПК-2 – готовность применять современные методики и технологии, в том числе и информационные, для обеспечения качества учебно-воспитательного процесса на конкретной образовательной ступени конкретного образовательного учреждения;

ПК-3 – способность применять современные методы диагностирования достижений обучающихся и воспитанников, осуществлять педагогическое сопровождение процессов социализации и профессионального самоопределения обучающихся, подготовки их к сознательному выбору профессии.

В результате освоения дисциплины обучающийся должен демонстрировать следующие результаты образования:

1) Знать: теоретические основы фразеологии современного английского языка (УК-1, ОПК-1), историю фразеологии как науки, источники английской фразеологии (УК-2), классификации фразеологии (УК-4), основы структуры и семантики английской фразеологии (УК-4), стилистическую валидность английской фразеологии, методы исследования фразеологии (УК-4, ПК-2), национально-культурную специфику английской фразеологии (УК-5, ПК-3);

2) Уметь: объяснить системный характер фразеологии (ОПК-1, УК-2), выявлять источники ее обогащения и эволюции (ОПК-1, УК-5), узнавать единицы фразеологического уровня языковой системы и понимать механизмы их взаимодействия с позиции современной фразеологии как науки, объяснить особенности структуры ФЕ (УК-1, УК-2), объяснить механизмы семантического переноса ФЕ (УК-1), применять коммуникативные фразеологические единицы в соответствии с требованиями/ условиями дискурса (УК-5, ПК-3), использовать методы изучения фразеологических единиц современного английского языка (УК-4, УК-5), уметь подготовить лекции по проблематике курса (УК-1, УК-5, ПК-1) и прочитать их в студенческой аудитории (ПК-3), уметь написать доклад для участия в международной научной конференции по лингвистике (ОПК-1, УК-2, ПК-1);

3) Владеть: навыками фразеологического анализа текстов (УК-1), приемами нахождения адекватных межъязыковых эквивалентов фразеологических единиц в переводах с русского/ немецкого языка на английский (УК-5), навыками адекватного использования фразеологии в различных видах речевой деятельности (говорение, чтение, письмо, понимание на слух) на английском языке с учетом коммуникативной ситуации (УК-5, ПК-2).

Для подготовки к коллоквиуму рекомендуется прочесть научные статьи видных ученых по фразеологии, приведенных в хрестоматии, опубликованной под ред. проф. Т.Н. Федуленковой (Архангельск, 2017) (тексты см. ниже).

Перечень научных статей, включенных в обязательное изучение:

Кунин А.В. Слова-сопроводители и контекст.

Краморенко Г.И. Фразеологические варианты в идиоматике современного немецкого языка.

Мелерович А.М. Языковая мотивировка фразеологического значения и фразеологическая абстракция.

Мелерович А.М., Мокиенко В.М. Знаковый аспект фразеологической семантики.

Шадрин Н.Л. К понятию дистрибуции фразеологических единиц.

Иванова Е.В. Какого цвета пословичная картина мира?

Шадрин Н.Л. Фразеологизм и вопрос о единице перевода.

Хостай И.С. Системно-функциональные характеристики фразеологических единиц библейского происхождения.

Арсентьева E.Ф. Критический анализ русско-английских фразеологических словарей.

Федуленкова Т.Н. Фразеология и типология.

Телия В.Н. Первоочередные задачи и методологические проблемы исследования фразеологического состава языка в контексте культуры.

Виды заданий для самостоятельной работы:

Прочитать научную статью.

Написать к ней краткую аннотацию на русском и английском языках.

Составить постатейных список научных терминов по данной специальности. Уметь объяснить значение этих терминов.

Составить к каждой статье 10-15 вопросов в письменной форме и отправить преподавателю для ознакомления по электронной почте.

Поготовиться к дискуссии с помощью составленных вопросов.

Составить краткий план выступления по каждой статье.

Подготовить презентацию идей статьи на 25-30 слайдов.

Рекомендуемая для изучения книга предваряется следующим предисловием:

ПРЕДИСЛОВИЕ

История отечественной фразеологии еще не написана, хотя уже имеются обобщающие труды в этой области, многочисленные статьи, параграфы диссертационных исследований, главы монографий¹. Шагами на пути к созданию такой истории могут послужить книги, популяризирующие наиболее интересные и значимые работы в области фразеологической науки.

Предлагаемая читателю-филологу книга включает ряд избранных трудов по фразеологии и фразеографии видных представителей современной лингвистики: А.В. Кунина, Г.И. Краморенко, А.М. Мелерович, В.М. Мокиенко, Е.В. Ивановой, E.Ф. Арсентьевой, Н.Л. Шадрина, И.С. Хостай, Т.Н. Федуленковой, В.Н. Телия, которые выдержали испытание печатным словом и временем и в течение длительного периода характеризуются высоким рейтингом цитирования.

Отрывки из научных работ, вошедших в книгу, отражают наиболее актуальные проблемы современной фразеологии как отрасли языкознания, а именно:

знаковый аспект фразеологической семантики,

соотношение языковой мотивировки фразеологического значения и фразеологической абстракции,

проблема варианта и тождества в фразеологии,

взаимоотношения слов-сопроводителей и контекста,

проблемные вопросы дистрибуции фразеологических единиц,

проблемы фразеографии и принципы составления двуязычных фразеологических словарей,

проблемы фразеологии как объекта перевода,

вопросы типологической релевантности фразеологии,

системные и функциональные характеристики фразеологических единиц библейского происхождения,

первостепенные задачи и методологические проблемы исследования фразеологического состава языка в контексте культуры.

Весьма нелегко избежать субъективизма в отборе и оценке работ, извлечения из которых публикуются в данном издании. Составитель стремился к тому, чтобы, публикуя извлечения из наиболее содержательных, на свой взгляд, работ известных российской лингвистов-фразеологов, дать возможно более полное представление о разработке соответствующей проблемы в истории фразеологии как отрасли языкознания.

Отмечающая основные вехи в истории развития фразеологической науки, данная книга может быть адресована специалистам по общей и сопоставительной фразеологии, а также может послужить пособием для студентов филологических факультетов в качестве настольной книги молодого лингвиста.

Хрестоматия вкдлючает следующие научные статьи:

А.В. Кунин

СЛОВА-СОПРОВОДИТЕЛИ И КОНТЕКСТ

Природа компонентов фразеологических единиц (ФЕ)является предметом острой дискуссии¹. Лингвисты придерживаются по этому вопросу диаметрально противоположных точек зрения. Одни не считают компоненты ФЕ словами, так как их лексические значения, по мнению этих ученых, растворяются в целостном значении фразеологизма. Такой точки зрения придерживаются О.С. Ахманова, В.П. Жуков, А.И. Молотков, Т.З. Черданцева. и др.

Многие лингвисты считают, что компоненты ФЕ сохраняют признаки словности (В.В. Виноградов, А.И. Смирницкий, H.H. Амосова, В.Л.Архангельский, И.И. Чернышева, Д.Н. Шмелев и др.).

Мы не собираемся разбирать взгляды этих ученых, так как это уже сделано в ряде работ². В трактовке компонентов ФЕ мы исходим из высказывания В.В. Виноградова: «степень тесноты, замкнутости и слитности фраз, характер образности, а вследствие этого, и степень несамостоятельности словесных компонентов фраз могут быть очень разными»³. Действительно, различная степень словности – характерная черта компонентов ФЕ.

В.П. Жуков¹ и А.И. Молотков² считают, что фразеологизм выступает по отношению к другим словам внешнего контекста как семантически цельная, неделимая единица языка.

А как же быть с ФЕ, некоторые компоненты которых имеют буквальные значения и могут функционировать в качестве отдельного члена предложения? Мы имеем в виду ФЕ типа бояться как черт ладана, спать без задних ног и т.п. С одной стороны, эти обороты нельзя исключать из состава русской фразеологии, с другой же, – наличие в них компонентов с буквальным значением не дает возможности рассматривать их как ФЕ. Вот тут и пришла на помощь теория «слов-сопроводителей», разработанная В.П. Жуковым. Под словами-сопроводителями понимаются слова с буквальным значением, составляющие обязательное фразеологическое окружение. Слова-сопроводители выполняют «функцию семантических конкретизаторов, контекстных уточнителей»³.

При слове-сопроводителе возможен пропуск фразеологизма. После слов-сопроводителей, когда они являются членами предложения, можно поставить грамматический вопрос. Кроме этого, круг слов-сопроводителей постепенно расширяется, что расшатывает стабильность фразеологического контекста. На основании этих наблюдений В.П. Жуков делает вывод, что «слова-сопроводители, обладая лексико-семантической и грамматической самостоятельностью, несмотря на различную степень слитности с фразеологизмом, не являются структурным элементом фразеологизмов, не входят в их компонентный состав»⁴.

А.И. Молотков придерживается таких же взглядов, но не пользуется термином «слова-сопроводители», а говорит, что эти слова «неотделимы от самого фразеологизма в любых случаях его употребления, хотя они и не входят в его компонентный состав. Они постоянно сопутствуют фразеологизму, без них невозможно включение фразеологизма в контекст. Эти слова правильно будет назвать обязательным словесным определением фразеологизма»¹.

Таким образом, «слова-сопроводители», хотя и являются элемен­тами обязательного фразеологического окружения, рассматриваются как слова свободного употребления, не входящие в компонентный состав фразеологизма. Имеются в виду слова гнуть, дрожать, жить, знать, слышать, спать, ухватиться, ясно, в составе ФЕ гнуть в три погибели, дрожать как овечий хвост, жить как кошка с собакой, знать как свои пять пальцев, слышать краем уха, спать без задних ног, спать мёртвым сном, ухватить­ся обеими руками, ясно как божий день. Все эти ФЕ за вычетом «глаголов-сопроводителей», т.е. в три погибели, как овечий хвост, без задних ног и др. В.П. Жуков относит к первой группе наречных фразеологизмов, а также и обороты, сочетающиеся не с одним глаголом, а с ограниченным числом глаголов-сопроводителей, например: беречь (хранить) как зеницу ока, держаться (висеть) на честном слове, обсуждать (разбирать, расхваливать) на все лады и др.

В другую группу объединяются наречные фразеологизмы, обладающие семантической самостоятельностью и вследствие этого сочетающиеся с большим количеством разнородных по значению глаголов свободного употребления, например: без дальних слов, в два счета, одним росчерком пера, с глазу на глаз и др. Выделение второй группы вполне правомерно и не вызывает никаких возражений. Этого нельзя сказать о теории «слов-сопроводителей». Мы считаем, что «слов-сопроводителей» в понимании В.П.Жукова в языке не существует. Попытаемся доказать это положение.

1. Утверждение, что «слова-сопроводители» – это слова свободного употребления, является contraditio in adjecto.

Слова свободного употребления потому так и называются, что им свойственна относительно свободная сочетаемость. Их же корреляты, т.е. соотносимые с ними «слова-сопроводители», обладают только внутренней сочетаемостью, т.е. предельно узкой. Выход зa рамки этой сочетаемости возможен только при окказиональном употреблении фразеологизма.

Возможны и другие ограничения. Ср. перебиться – перебиваться, но ФЕ перебиваться с хлеба на воду употребляется только в несовершенном виде. Глагол свободного употребления, например, может относиться к существительным как в единственном, так и во множественном числе. Однако во фразеологизме этот глагол относится только к существительному во множественном числе (ухватиться обеими руками). Число подобных ограничений можно было бы продолжить. Н.Н. Амосова называет экзоэлементами то, что В.П. Жуков считает словами-сопроводителями.

Разбирая подобные компоненты в составе английских фразеологизмов, H.H. Амосова вполне справедливо замечает: «В силу этого такой элемент, по сути дела, не отделим от фразеологизма... Реально употребляются не сочетания catsanddogs, throughone'shat и т.п., а сочетания toraincatsanddogs, totalkthroughone'shat. Этот необходимый элемент является строго фиксированным, хотя и относительно самостоятельным»¹. Далее H.H. Амосова подчеркивает, что экзоэлементы «образуют с этой единицей фразеологическое целое, постоянный контекст»², т.е. являются компонентом ФЕ. Без «слов-сопроводителей» невозможно использование подобных оборотов в контексте.

2. Так называемые слова-сопроводители во всех словарях русского языка, фиксирующих фразеологизмы, приводятся как их составная часть, т.е. как их компоненты. Исключения из этого правила приводят к неправильной фиксации фразеологизма. Например, ФЕ бояться как чёрт ладана фиксируется в данной форме, т.е. как глагольный фразеологизм, в ряде словарей³. Однако в словаре А.И. Молоткова оборот фиксируется как наречный фразеологизм как чёрт ладана (очень сильно бояться кого-нибудь или чего-нибудь)⁴.

В русском языке не существует фразеологизмов без задних ног (в значении крепко), как овечий хвост, как свои пять пальцев, как кошка с собакой, как чёрт ладана и т.п. Они являются глагольными фразеологизмами.

3. Рассмотрение частей глагольных фразеологических оборотов как наречных фразеологизмов неправомерно и потому, что без «слов-сопроводителей» эти обороты часто являются переменными сочетаниями слов, употребляющимися в своих буквальных значениях, например, как овечий хвост, обеими руками и др. или бессмысленными сочетаниями слов, например, во все глаза, без задних ног, как чёрт ладана и др.

Аналогичные явления наблюдаются и в оборотах других структурных типов, как ФЕ денег куры не клюют без слова денег распадается и превращается в переменное предложение.

Не следует забывать, что существуют и двухкомпонентные ФЕ типа бешеные деньги, золотая свадьба и многие другие. В подобных оборотах ФЕ без компонента с буквальным значением распадается и превращается в слово.

Приведенная нами аргументация доказывает, что слова-сопроводители не являются словами свободного употребления, а входят в состав фразеологизмов, т.е. являются их компонентами. Во всех представленных выше примерах «слово-сопроводитель» является единственным элементом обязательного фразеологического окружения. Каким образом рассматривать те случаи, когда в обороте имеются два или более «слов-сопроводителей»? Иногда они являются синонимами, например, беречь (или хранить) как зеницу ока, глядеть (смотреть) во все глаза, как свинья в апельсине копаться (разбираться), погибнуть (пропасть) ни за понюшку табаку, и др.

Все эти фразеологизмы представляют собой фразеологические варианты, которые «характеризуются абсолютным тождеством сигнификативно-денотативного и коннотативного аспекта значения и взаимозаменяемостью в контексте»¹. ФЕ существует в единстве своих вариантов. Таким образом, в подобных случаях нет никаких оснований выделять «слова-сопроводители» и наречные фразеологизмы.

Вся теория «слов-сопроводителей» построена на отрицании словности компонентов ФЕ, на забвении очень глубоких мыслей, высказанных В.В.Виноградовым по этому поводу.

Позиция В.П. Жукова в данном вопросе является противоречивой. С одной стороны, отрицается словная природа компонентов ФЕ, а с другой, – частично признается.

«Под фразеологизмом в дальнейшем изложении понимается устойчивая и воспроизводимая раздельнооформленная единица языка, соcтоящая из компонентов, наделенная целостным (или реже частично целостным) значением и сочетающаяся с другими словами»². Если фразеологизм состоит из компонентов, лишенных основных признаков слова, то и фразеологизм не может обладать частично целостным значением.

С одной стороны, фразеологизмы имеют целостное значение, так что составляющие компоненты как бы растворяются в общем смысле фразеологизма. С другой стороны, компоненты многих фразеологизмов часто не полностью утрачивают связь с одинаково звучащим словом свободного употребления.

В одной из статей В.П. Жукова высказывается совершенно правильная мысль о том, что «у разных типов фразеологизмов наблюдается разная степень сближения (или удаления) компонентов со словом»³.

По поводу этого высказывания А.З. Воронина вполне справедливо замечает: «В данном высказывании В.П. Жукова содержится глубокая и плодотворная мысль о необходимости дифференцированного подхода к компонентам фразеологизма, об учете разной степени словности компонентов, что приближает его к сторонникам словного подхода к компонентам и, в первую очередь, заставляет усомниться в несоизмеримости компонентов фразеологизма со словом. Позиции сторонников несловной трактовки компонентов во многом определяются как ее противоречивостью, так и отсутствием достаточно убедительной аргументации в пользу выдвигаемых положений»¹.

К сожалению, в трактовке «слов-сопроводителей» В.П. Жуков отошел от своей позиции, изложенной в указанной выше статье. Однако признание В.П.Жуковым, что фразеологизмы могут обладать частичноцелостным значением, дает основание для сближения наших позиций, так как, начиная с 1964 г., мы определяли фразеологическую единицу как раздельнооформленную единицу языка с полностью или частично переосмысленным значением. В наших работах иногда менялась формулировка, но суть определения фразеологизма оставалась неизменной. ФЕ с частичноцелостным (или по нашей терминологии с разделительно целостным) значением не такое уж редкое явление в языке. К этому типу относятся, например, целые разряды фразеологизмов – адъективные и глагольные компаративные обороты.

Наше рассмотрение проблемы «слов-сопроводителей» показало, что «слов-сопроводителей» в понимании В.П. Жукова во фразеологии не существует. То, что называется «словами-сопроводителями» – это обладающие буквальным значением компоненты фразеологизмов с частично (или разделительно) целостным значением. Термин «слова-сопроводители» целесообразно оставить за словами, с которыми преимущественно сочетаются данные фразеологизмы. Подобные слова еще не имеют специального названия.

Преимущественная сочетаемость – это сочетаемость ФЕ с каким-либо словом или с узким кругом слов, с которыми благодаря частому употреблению она образует новую ФЕ, не теряя при этом своей самостоятельности. Примером может служить интенсификатор аsthedayislong– чрезвычайно, исключительно. Эта ФЕ может употребляться с самыми различными прилагательными (cheerful –веселый, harmless– безвредный, honest – честный и др.). Ни с одним из прилагательных, с которыми сочетается этот интенсификатор, он не образует устойчивого компаративного оборота. Единственным устойчивым сочетанием является сравнение (as)happy аsthedayislong – бесконечно счастлив, рад радешенек, что подтверждается как фиксированием его в словарях и справочниках, так и приводимыми ниже примерами:

Mrs. Ilane must have been as happy as the day is long especially as her own boy was growing up strong and well. (A. Bennet, The City of Pleasure, part III, ch. XXIX). – Вероятно, миссис Айлан была бесконечно счастлива, так как её сын рос хорошим и здоровым мальчиком.

Аналогичным образом наречная ФЕ likeahouseonfire – быстро, легко, отлично, душа в душу, употребляющаяся с рядом глаголов, преимущественно сочетается с глаголом togeton. Обе ФЕ фиксируются в словарях.

Фразеологическим единицам часто свойственна преимущественная сочетаемость не с одним словом, а с рядом слов. Например, bad или illпреимущественно сочетается с глаголами breed или stirup. Словари фиксируют как ФЕ badblood – вражда, враждебные отношения, так и ФЕ breed (make или stirup)badblood – вызывать вражду, создавать враждебные отношения.

Мы рассмотрели теорию слов-сопроводителей. Произведенный анализ показывает, что она нуждается в коренном пересмотре.

Кунин А.В. Слова-сопроводители и контекст // Фразеология и контекст. Куйбышев, 1982, с. 3-9.

Г.И. Краморенко

ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИЕ ВАРИАНТЫ В ИДИОМАТИКЕ СОВРЕМЕННОГО НЕМЕЦКОГО ЯЗЫКА

Проблема фразеологических вариантов является одной из новых и актуальных проблем в современной лингвистике. Интерес к ней со стороны исследователей ряда языков не случаен. Подготовленный всем ходом предыдущих исследований о структуре и семантике фразеологических единиц, образных и необразных, он возник в связи с проблемой синонимии во фразеологии, в связи с изучением особенностей функционирования фразеологических единиц в языке и впервые был поставлен и разработан на материале английского языка¹.

В результате ряда проведенных исследований были установлены основные отличия фразеологических синонимов от фразеологических вариантов в языке.

Фразеологические синонимы – это совпадающие по значению самостоятельные фразеологические единицы, различающиеся по своей структуре, лексическому составу и образу (дать стрекача, пуститься наутёк, смазать пятки –«удрать»;jmunterdieArmegreifen, jmaufdieBeinehelfen– «помочь кому-л.»; aufderBärenhautliegen, dieHändeindenSchoß legen– «бездельничать» и пр.).

Фразеологические варианты не только совпадают по значению, но и имеют общность в структуре, образе, лексическом составе, различаясь, в основном, лексическим оформлением одного-двух компонентов, например:

den Mund/ das Maul/ die Klappe/ die Fresse/ den Rand (и т. д.)halten– (за)молчать;

in der Klemme sein/ sitzen/ stecken – быть в затруднительном положении;

frei/ frisch von der Leber weg reden – откровенно высказаться и др. Создаются такие фразеологические варианты вариацией (взаимозаменой) компонентов – существительных, глаголов и других частей речи в составе фразеологизмов¹.

Изучение фразеологических вариантов связано с постановкой важнейших вопросов фразеологии. Это вопросы о путях обогащения, совершенствования и развития фразеологического состава языка, о системной связи фразеологических единиц в языке, о соотношении устойчивости и изменчивости во фразеологии.

В связи с недостаточной изученностью этого вопроса в немецком языке исследование проблемы фразеологической вариации связано, прежде всего, с задачей тщательного изучения и систематизации огромного фразеологического богатства, накопленного словарями и широко представленного в художественной литературе и публицистике.

Материалом исследования послужили, в первую очередь, произведения современных немецких писателей², в которых широко представлена разговорно-обиходная речь (Umgangssprache) и материалы прессы.

Для анализа отбирались, прежде всего, экспрессивные фразеологические единицы, с более или менее яркой стилистической характеристикой¹, преимущественно образные (с прозрачным или затемненным образом), относящиеся к группе идиоматичных фразеологических единиц².

В качестве справочной литературы были использованы такие словари середины XX века, как «Stilduden», «Der Sprachbrockhaus», «Немецко-русский фразеологический словарь» Л.Э. Биновича, «Die sprichwörtlichen Redensarten im deutschen Volksmund» под редакцией А. Шермера, словари Л. Макензена и т. д. и для сравнения несколько словарей XIX – начала XX века³.

В данной работе мы попытались решить следующие задачи: а) показать богатство и разнообразие проявления фразеологической вариации существительных и глаголов в идиоматике немецкого языка; б) выяснить, в каком взаимоотношении находятся варьируемые компоненты и какие изменения вносятся этой вариацией во фразеологическую единицу в целом; в) определить, что содействует наличию и широкому распространению фразеологических вариантов в языке; г) уточнить, в каких условиях возможен тот или иной вид вариации; д) определить, какова связь между традиционной устойчивостью и традиционной же изменчивостью состава фразеологизмов; е) выяснить, имеет ли фразеологическая вариация системный характер, и в каком отношении она находится к проблеме расширения и совершенствования фразеологического состава языка. < …>

I.Вариация компонентов-существительных в составе фразеологических единиц.

I.1. Синонимические отношения варьируемых компонентов.

В создании фразеологических вариантов к обороту denMundhalten– (за)молчать, не проболтаться участвует до полутора десятка существительных-синонимов к компоненту Mund с одним предметно-логическим содержанием и разной или сходной стилистической характеристикой: dasMaul, dieFresse, dieKlappe, derSchnabel, dieSchnauze, derRand, dieFlappe, derSabbel, dieGusche, dasMaulwerk и пр.

Многие из них – слова диалектальные по происхождению, часть из которых уже утратила свой диалектальный характер (например, Maul), однако некоторые слова до сих пор сохраняют свой локальный, местный колорит, употребляясь по преимуществу в диалектально-окрашенной разговорно-обиходной речи (Flappe, Sabbel, Gusche и др.).

Яркая стилистическая окраска этих варьируемых существительных-синонимов (пометы в словарях: ugs, grob, derb и пр.) передается всему обороту в целом, раздвигая шкалу стилистических оттенков оборота от литературно-разговорного (Mund) до грубого, вульгарного (Fresse, Sabbel и др.). Всё это оказывает влияние на сферу, частоту и характер употребления фразеологических вариантов с этими словами в разговорно-обиходной речи.

Именно влиянием диалектов можно объяснить наличие большого числа фразеологических вариантов в немецкой разговорно-обиходной речи.

Нижненемецкими по происхождению являются существительные diePelle;derFlunsch, dieSchippe, dieSchnute;Krakeel, Stunk, Radauи др. – члены синонимических пар и рядов с доминантами Haut, Grimasse(Gesicht), Krachв оборотах:

aus seiner Haut/ Pelle nicht (heraus) können– быть не в состоянии поступить иначе;

ein Gesicht (eine Grimasse)/ einen Flunsch/ eine Schnute/ Schippe machen/ ziehen – скорчить недовольное (презрительное и т. д.) лицо;

(jm) Krach/ Krakeel/ Stunk/ Radau machen – устраивать скандал и пр.

Взаимозамена стилистических синонимов подобного рода допустима во фразеологизмах, где потенциально возможны колебания в пределах определенной шкалы стилистических оттенков, и используется она, в основном, для передачи субъективного отношения говорящего к называемому действию.

Кроме диалектов, важную роль в создании фразеологических вариантов в разговорно-обиходной речи играют и существительные из жаргонной и профессиональной лексики, специфическим свойством которых является участие в создании параллельных ярко экспрессивных фразеологических вариантов – «двойников» к стилистически нейтральным и необразным оборотам типа:

Hunger haben – Kohldampf haben;

Wut haben – Rochus haben;

Unsinn reden – Blech/ Kohl/ Stuß reden;

Glück haben – Schwein haben;

Unglück haben – Pech haben и пр.¹

Некоторые из фразеологических вариантных оборотов с такими словами приходили в обиход не сразу: в роли посредников выступали различные жаргоны и диалекты².

Сфера происхождения оборотов с такими словами чаще всего ограничивает их употребление рамками преимущественно фамильярной и грубой разговорно-обиходной речи; часть из них ограничена в употреблении также социально или территориально.

I.2. Метонимические отношения разного рода у варьируемых компонентов – существительных. В метонимическом отношении целое – его часть находятся существительные типа Hand – Finger;Finger–Nagel;Bein–Sohle;Leib–Pelle;Kopf–Hirn– Schädel и др. в оборотах:

jmindieHände/ Fingergeraten – попасться в лапы кому-н.;

es brennt jm auf den Fingern/ Nägeln – кому-л. не терпится;

sich auf die Beine/ Sohlen machen – отправиться в путь;

jm auf den Leib/ die Pelle rücken – насесть на кого-л.;

sich den Kopf/ das Hirn zergrübeln/ zermartern – ломать себе голову и пр. Например:

Schon in Westberlin geriet er in die Hände westlicher Geheimdienste («Junge Welt», 22.1.58).

Возможность взаимозамены существительных типа Hand–Fingerобъясняется тем, что слова могут вызывать более широкие представления, чем позволяет заложенное в них (узкое) содержание:Finger – важнейшая часть целого (Hand), участвующая в действии. Происходящая при такой замене конкретизация, детализация образа обычно влечет за собой некоторое усиление экспрессивности всего фразеологизма.

Главную роль в сохранении общего значения играет глагольная конструкция словосочетания: значение остается неизменным, так как неизменным остается представление, связанное с глаголом.

В метонимическом отношении находятся также конкретные – абстрактные существительные типа Auge – Blick;Kopf – Willen;Kopf – Sinn;Herz – Seele;Brust – Seele и др. в оборотах:

sein(e) Auge(n)/ seinen Blick richten/ heften auf etw, jn – взглянуть на что-л., кого-л.;

jmindenKopf/ Sinnkommen – приходить кому-л. в голову, на ум;

seinen Kopf/Willen durchsetzen – настоять на своем;

wie ein Stein liegt jm etw auf dem Herzen/ auf der Seele (Brust) –что-то угнетает кого-то.

Связь по смежности наблюдается у компонентов-существительных типа: Kopf – Hals – Kragen – Krawatte;Wickel – Schlips – Kragenи пр. в оборотах:

es geht um js Kopf, Hals und Kragen/ um die Krawatte; jn beim Wickel/ Kragen/ Schlips (и т. д.) haben и др.

Вариация метонимически связанных слов наблюдается прежде всего там, где у существительных нет (или недостаточно) общеизвестных синонимов (Auge, Blick, Finger, Bein, Sohle, Herz, Leib, Willen и пр.) и где сам оборот достаточно экспрессивен и подвижен в лексическом и стилистическом отношении, чтобы иметь возможность несколько видоизменять свою семантико-стилистическую характеристику путем дальнейшей детализации образа (типа Hand – Finger) либо, наоборот, путем более или менее полного устранения первоначально яркого образа (типа Kopf – Sinn) Именно в этой связи невозможна вариация синонимичных и метонимичных слов Hand – Finger – Pfote;Gesicht – Fratze – Miene в оборотах inGottesHandstehen, denTatsacheninsGesichtschlagen и некоторых других.

I.3. Тематическое родство варьируемых компонентов-существительных.

При отношении тематического родствав вариации существительных участвуют слова, принадлежащие к одной лексической группе. Сюда относятся видовые и родовидовые названия из различных сфер жизни:

названия из области гастрономии:ausjmGulasch/ Hackfleisch/ Frikasseemachen;jnzuMus/ Вrеihauen;

названия одежды: jmdenRock/ Frack/ Kittel/ dieJackeausklopfen;

названия живых существ (птиц, насекомых и т. д.): Mücken/ Motten/ GrillenimKopfhaben;Spatzen/ Tauben/ VögeluntermHuthaben;

названия из области растительного мира: indieWicken/ Binsen;Linsen/ Erbsen/ Nüsse/ Pilze/ Fichtengehen;

названия предметов обихода, музыкальных инструментов: insGlas/ indieKannegeguckthaben;nachjsGeige/ Pfeifetanzenи т. д.

Благодаря яркой экспрессивности большинство из этих фразеологических вариантов сохраняется в языке, благополучно уживаясь рядом друг с другом, и используется говорящими, чтобы разнообразить форму выражения своих мыслей и более точно передавать субъективное отношение к происходящему.

Однако не все варианты остаются в языке, часть из них может оттесняться на задний план или постепенно исчезать из употребления¹.

Продуктивность отдельных структур, привычность их значений в языке, с одной стороны, и наличие какого-то количества родственных слов, с другой, содействуют пополнению фразеологического состава за счет новых фразеологических оборотов образуемых по аналогии².

Фразеологические варианты при всем их сходстве нельзя механически приравнивать друг к другу: у них есть свои особенности в функционировании в языке, в связи с другими фразеологическими единицами. Тот или иной вид и характер вариации определяется языковыми потребностями и необходимостью координации отдельных оборотов в языке. Например, глаголы fallen, laufen(jmindieHändefallen/ laufen/ geraten/ kommen) не употребительны с вариантом jmin(zwischen)dieFingergeraten/ kommen; глагол fallen не употребляется в обороте того же значения jmindieArmelaufen/ geraten, так как существительное Arm в Sg. есть оборот с другим значением: jmindenArmfallen – броситься на кого-л.; помешать кому-л. В обороте со значением «взглянуть на кого-л., что-л.» sein(e)Auge(n)aufjnetwrichten/ heftenне употребителен глагол werfen (как в обороте einenBlickaufetwwerfen/ richten/ heften/ schnellen и пр.), так как в языке существует оборот с устойчивой формой: einAugeaufjngeworfenhaben – влюбиться в кого-н., и др.

Постепенно происходящее разграничение, уточнение отдельных семантико-стилистических функций, сферы и частоты употребления фразеологических вариантов приводит к тому, что устраняется возможность простого дублирования ФЕ в языке. Взаимно уточняя и дополняя друг друга, ФЕ варианты, создаваемые вариацией существительных, содействуют обогащению и совершенствованию фразеологического состава языка в целом.

II. Два типа глагольной вариации – одноплановая и разноплановая.

II.1. Одноплановая глагольная вариация.

При глагольной вариации, называемой в данной работе одноплановой, остаются неизменными структура фразеологизма, его семантика, образ и лексико-грамматическая характеристика варьируемых глаголов в отношении их переходности – непереходности, предельности – непредельности¹.

В этой связи рассматривалась отдельно глагольная вариация интранизитивных глаголов (движения и состояния) и транзитивных глаголов разного рода, в том числе в конструкциях каузативного характера (типа: jn in dieKlemmebringen/ treiben).

Семантические отношения варьируемых компонентов-глаголов менялись в зависимости от лексико-грамматических свойств самих глаголов.

В группе интранзитивных глаголов варьируемые глагольные компоненты, в основном, не являются синонимами вне контекста, в своем свободном значении, но они имеют определенную общность в семантике в связи с их принадлежностью к группам глаголов движения: gehen, fahren, fliegen, springen, laufen, kriechen, kommen, geraten, например, в оборотах типа: ein Gedankegeht/ fährt/ schießt/ jagt/ fliegt/ flitzt/ fegt jm durch den Kopf;jm in die Hände geraten/ fallen/ laufen/ kommenи т. д.и состояния: sein, stehen, sitzen, liegen, stecken, bleiben, hängen, sichbefinden в оборотах типа: in der Klemmesein/ sitzen/ stecken/ sichbefinden;am Rudersein/ stehen/ bleibenи пр.

В группе транзитивных глаголов варьируемые глагольные компоненты чаще, чем в других случаях, могут быть по отношению друг к другу синонимами, с одним или близким предметно-логическим содержанием и одинаковой или различной стилистической характеристикой (die Suppe ausessen/ ausfressen/ auslöffelnmüssen; Blech/ Kohl reden/ quatschen; Wind von etw bekommen/ kriegen;jn, etw im Auge behalten/ haben и т. д.), но во многих случаях они тоже не являются синонимами в своем свободном значении: keinen Finger rühren/ krümmen; etw an den Tag bringen/ legen/ ziehen; jn auf die Straße setzen/ werfen/ jagen; ein Gesicht ziehen/ machen/ schneiden и т. д.

В таком случае речь идет о традиционной, фразеологически обусловленной связи варьируемых глагольных компонентов в тех или иных оборотах немецкого языка.

При употреблении интранзитивных глаголов, называющих отдельные виды движения и состояния в образных, экспрессивных фразеологических единицах, действие дополнительно характеризуется с точки зрения особенностей его протекания; указывается, как, каким образом, при каких обстоятельствах происходит действие. При этом одновременно обычно усиливается общая экспрессивность оборотов в целом. Ср., например:

Schulmeister, Kindermädchen! ging esihm durch den Kopf...72 F. 2 WW.

Mein Gott, mein Gott... schoss es Radioff durch den Kopf.47 NG.

Сходную функцию имеют и транзитивные глаголы.Среди них встречаются и синонимы.Так, в оборотах каузативного характера (типа jnindieKlemmebringen) глаголы ziehen, zerren(etwansLichtstellen/ ziehen/ heraufzerren), reißen, schleudern, werfen(jnausseiner(der)Bahnbringen/ reißen/ schleudern/ werfen) указывают на энергичность, быстроту, интенсивность действия со стороны лица-деятеля.

Еще отчетливее звучит побуждение, принуждение к действию в варианте с глаголом zwingen(jninseinenBannziehen/ zwingen); активное воздействие субъекта на объект в вариантах с глаголом treiben(jnindieKlemmebringen/ treiben); специфическое значение сохраняет глагол locken– обманным путем заставить кого-либо совершить действие (jn insNetzführen/ locken) и т. д.

Вариация некоторых интранзитивных и транзитивных глаголов представлена в целом ряде оборотов сходной структуры, а вид изменений, связанный с их употреблением в языке, имеет устойчивый характер. Так, geraten– по сравнению с более универсальным по семантике и употреблению глаголом kommen– специализировал свое значение для выражения непроизвольности, стихийности действия со стороны лица – субъекта действия. Глагол halten– по сравнению с haben– тоже сохраняет свою специфику, указывая на активность лица – субъекта действия, на бóльшую интенсивность, энергичность действия; bleiben– по сравнению с sein– употребляется для передачи бóльшей длительности действия во времени, настойчивости, упорства лица-деятеля (jm auf den Fersensein/ bleiben); с употреблением глагола steckenсвязано обычно усиление общей экспрессивности оборотов (конструкции типа «in + Dat. + sein»). Всему обороту передаются обычно стилистические различия глаголов-синонимов (quatschen –reden;fressen – essen).

Однако употребление тех или иных глаголов в каждом отдельно взятом случае зависит от целого ряда причин: от конструкции, семантики оборота, образа,определенной подвижности лексического состава и грамматической формы компонентов оборота, от семантики его отдельных компонентов. Так, глагол schneidenне употребителен с существительными derFlunsch, dieSchippe, dieSchnute;schlagen– с существительными derKrakeel, derStunk, derRadau и пр.; употребление зависит от грамматических свойств варьируемых глаголов (например, от способности глагола halten– в отличие от haben– образовывать форму Passiv для указания на подчеркнутую зависимость в действии одного лица от другого) и пр.

Определенное влияние на большую употребительность одного из варьируемых глаголов оказывает связь оборота, включающего такой глагол, с другими структурно-родственными фразеологическими единицами (aufderLauerliegen/ sitzen/ sein – sichaufdieLauerlegen;aufderStraßesitzen/ liegen – jnaufdieStraßesetzen/ werfen и пр.)¹.

Следовательно, одноплановая глагольная вариация является:

1) традиционно существующим в языке средством уточнения объективных особенностей протекания действия в отношении степени интенсивности, быстроты действия, его целенаправленности или непреднамеренности, случайности, активности или пассивности лица в действии и пр.;

2) средством выражения субъективного отношения говорящего к называемому конкретному действию, егосубъективной оценки и эмоций.

II.2. Разноплановая глагольная фразеологическая вариация.

Разноплановая глагольная вариация – особое явление в языке, позволяющее объединять и связывать вместе обороты с общностью в лексическом составе, значении, образе и в структуре (в большей или меньшей степени).

Варьируемые глагольные компоненты различаются по глагольным категориям переходности – непереходности, предельности – непредельности, обозначению ими действия или состояния.

Следует рассматривать отдельно разноплановую вариацию:

А) внутри групп транзитивных глаголов и внутри групп интранзитивных глаголов и

Б) между группами транзитивных и интранзитивных глаголов.

А) Транзитивные глаголы, участвующие в разноплановой вариации, различаются по обозначению ими действия – состояния, предельности – непредельности:

а) Wind von etw bekommen– Wind von etw haben :: узнать что-л. – знать что-л.;

die Augen aufmachen/ auftun/ aufsperren – die Augen aufhaben, aufhalten, offen halten ::насторожиться – быть настороже;

lange Finger machen – lange Finger haben ::воровать – быть вором;

б) jn in die Mache nehmen – jn in der Mache haben :: взять в оборот – бить/ ругать кого-л.;

jn in die Tasche stecken – jn in der Tasche haben:: подчинитького-л. –держать кого-л. в своем подчинении;

jn, etwinsAugefassen–jn, etwimAugebehalten/ haben::внимательно взглянуть на кого- л., что- л . – смотреть на кого- л., что- л.;

в) jmKrachmachen/ schlagen–Krachhabenmitjm :: yчинить ссору, скандал – быть в ссоре с кем-л.;

jmfreieHandlassen/ geben–freieHandhaben :: дать кому-л. свободу действия – иметь свободу действия;

jm etw (jn) in die Hände geben/ legen/ spielen– etw (jn) in den Händen / in der Hand habenит. д.

Например: Der Redner trat bis an den Rand der Tribüne vor. ...Lissy fasste ihn schärfer ins Auge. 193 Lissy.

Degreif ging schräg, um seinenSchüler im Auge zu behalten. 233 Tot.

Обороты с глаголами bekommen, aufmachen, nehmen, fassen, stecken и с каузативными глаголами legen, setzen, stellen и пр. используются (в совокупности с различными контекстуальными средствами) для выражения (какого-л.) действия в отношении к его пределу, для передачи каких-то отдельных моментов в его протекании (начала – конца, завершенности –незавершенности, однократности – многократности действия); соотносительные с ними обороты с глаголом haben служат для передачи длительного, непредельного действия или состояния, являющегося обычно следствием, результатом достижения действием своего предела; это также указание на постоянство какого-л. признака, свойства.

Б) Связь транзитивных – интранзитивных глаголов, различающихся по предельности – непредельности, в конструкциях с предложно-обстоятельственной группой в качестве их общего семантического стержня, можно представить в обобщенном виде схемой разноплановой вариации глаголов типа bringen–kommen–sein–haben:

	Непереходность	Переходность
Предельность	kommen ans Ruder kommen in js Bann geraten	bringen jn ans Ruder bringen jn in seinen Bann ziehen
Непредельность	sein am Ruder sein in js (seinem) Banne sein	haben ----------- jn in seinem Banne halten/ haben

Заполнение всей схемы целиком или только ее части зависит от ряда структурно-семантических причин, от конструкции, образа, семантики оборота и склонности его к подобной вариации, от числа лиц, участвующих в действии, их роли (активной или пассивной) в действии.

Все четыре глагола принимают участие в вариации обычно там, где в действии (с kommen), кроме субъекта, участвует еще одно лицо, выражаемое объектом в Dat. (jm in die Hände geraten/ laufen/ fallen), или определением в родительном падеже (indie Hände der Gendarmerie), притяжательным местоименном (in js Hände/ jm in die Hände geraten/ kommen/ fallen/ laufen – in js Händen sein; jm etw, jn in die Hände geben/ legen/ spielen – jn (etw), in seinen Händen haben/ halten/ behalten). Следует добавить, что в отдельных случаях в разноплановую вариацию этих глаголов подключаются транзитивные глаголы, находящиеся, например, с компонентом схемы, – глаголом haben – в отношениях типа: bekommen – haben, nehmen – haben(etw, jn in die Hand (Hände) nehmen/ bekommen – etw, jn in den Händen haben). Это свидетельствует о разветвленности и взаимосвязи разноплановой глагольной вариации разных видов и типов.

Во многих случаях во фразеологической вариации принимают участие по 2-3 глагола из этой схемы: kommen – bringen, bringen – sein(подвид: setzen – sitzen, legen – liegen), bringen – kommen – sein. Например:

jnausdemKonzeptbringen–ausdemKonzeptkommen :: привести кого-л. в замешательство – прийти в замешательство¹;

bei jm in die Kreide kommen/ geraten – bei jm in der Kreide sein/ stehen/ stecken :: попасть кому-л. в должники – быть чьим-л. должником;

etwinsLotbringen–imLotesein:: привести в порядок – быть в порядке;

etwaufsSpielsetzen–aufdemSpielstehen :: поставить что-л. – быть поставленным на карту;

jn wieder auf die Beine bringen– wieder auf die Beine kommen– wieder auf den Beinen sein:: вылечить кого-л. – вылечиться, выздороветь;

jn aus dem Häuschen bringen– aus dem Häuschen geraten/ kommen – aus dem Häuschen sein :: вывести кого-л. из себя – выйти из себя / быть вне себя;

jn auf freien Fuß setzen/ auf freien Fuß kommen– auf freiem Fuß sein :: выпустить кого-л. на свободу – выйти на свободу / быть на свободе.

Например:

...«Ich habe den Mann wieder auf freien Fuß gesetzt, Herr Obergruppenführer!» 202 F. Jsa.

So kamen Quangels wieder auf freien Fuß, sehr zu ihrer eigenen Überraschung... 323 F. Jsa.

(Речь идет об одном фашистском палаче). Lebternochundwo? Ist er womöglich auf freiem Fuß? («Neues Deutschland», 10.6.58).

При этом фразеологические обороты с глаголом bringen можно рассматривать как варианты каузативного характера к оборотам с глаголом kommen, тем более что в научной литературе принято считать предельный глагол bringen каузативом к предельному глаголу kommen²:

jn in die Patsche bringen– veranlassen, erwirken, machen, dass er ja in die Patsche kommt;

etw ans Licht bringen– etw ans Licht kommen lassen и т. д.

Реальное существование в языке такой схемы глагольной вариации не подлежит сомнению. Это подтверждается многочисленными примерами, зарегистрированными словарями, и постоянным возникновением по аналогии подобных форм от других оборотов, еще не нашедших отражения в словарях.

Очевидно, что разноплановая вариация – это способ, средство немецкого языка для выражения глагольных категорий аспекта (предельности – непредельности) и непереходности – переходности, каузативности, побудительности, к тому же, с определенной тенденцией к типологизации схем, моделей разноплановой глагольной вариации.

В совокупности фразеологические варианты составляют серии взаимосвязанных фразеологических единиц, способных отразить во всей полноте процесс протекания действия со всеми этапами и моментами его протекания, рассмотреть действие с точки зрения того или иного лица, принимающего участие в действии, выяснить активную или пассивную роль субъекта – объекта действия и пр.

Одноплановая глагольная вариация обычно сопровождает разноплановую вариацию, придавая ей особый колорит.

Одноплановая, или лексико-фразеологическая, семантико-стилистическая и разноплановая, или лексико-грамматическая глагольные вариации – это два основных типа глагольной вариации в языке, взаимно связанные и взаимно дополняющие друг друга. Они характерны для многих образных и экспрессивных фразеологических единиц немецкого языка.

III. Семантико-дифференцирующая роль фразеологической вариации в многозначных и разнозначных фразеологических единицах.

Сложным и мало разработанным вопросом фразеологии немецкого языка является вопрос об изменчивости семантики фразеологических единиц в процессе их употребления в речи, вопрос о многозначности фразеологизмов¹. Тем большее значение приобретает изучение условий, в которых наблюдается изменение семантики фразеологизмов.

Изменения в семантике фразеологических единиц часто протекают без какого-либо изменения в их лексическом составе. Роль разграничителя, уточнителя значения играет контекст, ситуация, заранее известная говорящему.

Образные фразеологические единицы в зависимости от ситуации могут менять свою отнесенность к различным сторонам и сферам человеческой жизни и деятельности (физическое действие или состояние субъекта, его душевное, моральное состояние, его материальное, хозяйственное, общественное положение и т. д.), например:

der Boden schwebt unter js Füßen – у него закружилась голова; его положение пошатнулось (физическое состояние – материальное или общественное положение лица);

InderKlemmesein, sitzen–быть в затруднительном положении (материальные затруднения – сложная жизненная ситуация) и др.

В связи с дополнительной конкретизацией и детализацией условий и характера протекания действия по-разному осмысливается образ, например, в обороте с общим значением быть на ногах –aufdenBeinen sein:

Am Sonntag waren alle zeitig auf den Beinen.201 Ali.

(Об активисте) Tag und Nacht war er auf den Beinen...130 NG.

«...Über eine Woche sind wir auf den Beinen. Wir kommen aus Ohrdruf, aus Mühlhausen,...» 483 AN.

Значения: 1) проснуться, встать с постели («außer Bett sein» – Küpper); 2) работать, трудиться («tätig» – Mackensen); 3) быть в пути («unterwegs» – Küpper, Mackensen, Sprachbrockhaus) сосуществуют как бы параллельно в общем широком, недифференцированном – вне контекста – значении этого оборота, реализуясь, однако, лишь в соответствующих контекстах.

Такой же характер семантики у оборота denMundaufreißen – хвастать; грубо кричать на кого-л., ругаться; жаловаться, выражать недовольство и пр.

В подобных примерах не всегда можно с уверенностью определить, имеем ли мы дело с самостоятельными, устойчивыми значениями оборота или с его ситуативными употреблениями, поскольку эти значения выступают нередко слитно, недостаточно четко в языке и далеко не всегда регистрируются словарями. Их выявление зависит, в первую очередь, от контекста.

Но в ряде случаев в существовании устойчивых значений сомневаться не приходится: в оборотах еще ощутим перенос, переосмысление, обобщение первоначального значения необразных или образных фразеологических единиц; отдельные значения поддерживаются вариацией существительных, глаголов и т. п. Например:

jmeinenWinkgeben – a) дать знак кому-н.; дать знать; б) jmeinen(freundschaftlichen)Wink, Tipgeben– дать совет кому-л.;

Krach machen – a) шуметь; б) скандалить (Krach mit jm haben);

auf den Beinen sein – a) проснуться; б)(wieder) auf den Beinen sein – быть здоровым (kommen – bringen – sein);

jn in die Tasche stecken – a) подчинить кого-л. (stecken –haben)

б) превзойти кого-л. и т. д.

Уточнение значений оборота облегчается с изменением семантической природы субъекта или объекта действия в отношенииих конкретности – абстрактности, одушевленности – неодушевленности¹, например:

aufdenBeinensein: jd– проснуться (и пр.); etwdasganzeDorf– быть встревоженным;

aufdieBeinestellen: jn – вырастить, довести до самостоятельности кого-либо; etw(dieRegierungи др.) – организовывать;

inderTaschehaben;jn – держать кого-л. в подчинении, в своих руках; etw(denSieg)–обеспечить себе что-л., иметь гарантированным что-л.;

aufdenKopfstellen(dasHaus), alles–перевернуть всё (в доме) вверх дном; dieTatsachen– извратить факты.

Определенную роль играет здесь и глагольная вариация: (inderTasche)haben/stecken;(allesaufdenKopf)stellen/stehenи т. д.

Особое значение имеет фразеологическая вариация при дифференциации значений разных фразеологических единиц, обычно сопровождая их лексические, грамматические и синтаксико-конструктивные отличия. Такими отличиями могут быть разница в управлении, предложном и беспредложном, разная направленность действия, форма числа у существительных и времени у глаголов, расширение или сужение состава компонентов, введение отрицания, закрепление оборотов в устойчивых синтаксических формах и пр.¹ Например:

а) jm (süße)Augen (Äugelchen)machen–кокетничать, строить глазки;

б) (große) Augen machen (bekommen) –удивляться;

a) (keinen) Mumm (Mark/ Schmalz/ Schneid/ Kraft) in der Knochen haben – (не) быть здоровым, сильным, энергичным;

б) keinen(rechten/ richtigen)Mummzu/ füretwhaben–не чувствовать интереса, склонности, призвания к чему-либо;

а) wie vor den Kopf geschlagen sein – как громом пораженный;

б) jnvordenKopfstoßen(schlagen)– обидеть, оскорбить кого-л.,неприятно поразить, взволновать, рассердить кого-л.

Таким образом, в языке происходит постоянный процесс координирования и дифференциации фразеологических единиц путем уточнения грамматических, синтаксико-конструктивных и лексических форм оборотов, что активно поддерживается различиями во фразеологической вариации отдельных компонентов.

Следует особо подчеркнуть роль самых незначительных изменений в составе фразеологических единиц¹. Они могут привести к образованию новых значений, размежеванию отдельных фразеологических единиц и отразиться на особенностях фразеологической вариации.

В заключение следует отметить, что фразеологическая вариация существительных и глаголов представлена в немецком языке очень широко и имеет свои определенные формы и закономерности.

Во-первых, исследование вариации существительных показывает, что варьируемые компоненты обычно находятся между собой в отношениях синонимических, метонимических и в отношении тематического родства. Вариация существительных способствует изменению фразеологических единиц в семантико-стилистическом отношении. Фразеологические варианты возникают не только в разговорно-обиходной речи, но и в диалектах, в жаргонной и профессиональной лексике, откуда они затем приходят в общий обиход, позволяя ярче выразить отношение говорящего к происходящему, его субъективную оценку действия.

Такая вариация, однако, имеет традиционный характер, поскольку говорящими используются преимущественно готовые формы, приемы и средства фразеологической вариации.

Во-вторых, исследование глагольной вариации показывает, что существуют два основных типа глагольной вариации: одноплановая, или лексико-фразеологическая, семантико-стилистическая и разноплановая, или лексико-грамматическая вариация.

Одноплановая глагольная вариация уточняет объективные особенности протекания действия в каждом конкретном случае и выражает субъективное отношение говорящего к называемому действию.

Разноплановая вариация – это способ, средство выражения категорий аспекта (предельности – непредельности) и способа протекания действия (Aktionsart) в немецком языке и категорий переходности – непереходности, каузативности, побудительности.

Разноплановые варианты показывают действие в двух его аспектах (безотносительно к конкретному действию).

Одноплановая вариация дополняет разноплановую вариацию в семантико-стилистическом отношении.

В этой связи многие фразеологические единицы существуют не обособленно друг от друга, а входят во фразеологический состав языка в составе целых групп или серий фразеологических единиц с общей лексической частью, общим образом и с общностью в значении (разноплановые фразеологические варианты).

Одноплановая и разноплановая вариации глаголов – это два типа изменений, характерных для многих образных и экспрессивных фразеологических единиц немецкого языка.

Применение каждого типа глагольной фразеологической вариации обусловлено особенностями фразеологических единиц – в отношении их структуры, степени их идиоматичности, прозрачности образа, степени экспрессивности, а также в зависимости от лексико-грамматических свойств самих слов, существительных и глаголов, принимающих участие в вариации, и их соотношения между собой.

В-третьих, в распространении фразеологической вариации в языке важную роль играет аналогия. Это проявляется в том, что:

а) по уже существующим в языке типичным моделям создаются новые фразеологические единицы, новые фразеологические варианты и целые фразеологические серии;

б) по аналогии используются средства фразеологической вариации (синонимические, метонимические пары и ряды, глаголы определенной семантики и пр.), расширяющие границы своего употребления на всё новые фразеологические единицы разной или одной определенной структуры (Mund–Maul;kommen–geraten, haben–halten). Поэтому возможно появление в языке целых групп фразеологических единиц с одинаковыми коррелятивными компонентами (Hand–Finger, Haut–Pelle, bringen–kommen–sein и пр.).

Противоположной тенденцией является тенденция к специализации, дифференциациитипов и видов фразеологической вариации, тенденция к расхождению, размежеванию значений и форм одной и разных фразеологических единиц. Это влечет за собой расхождения в оформлении лексического состава и структуры оборотов, сообщая им необходимое семантико-стилистическое и структурное своеобразие, и тем самым приводит к количественному и качественному обогащению фразеологии немецкого языка.

В-четвертых, фразеологическая вариация играет важную роль в семантической дифференциации фразеологических оборотов, выявляя значения одной фразеологической единицы и поддерживая расхождения значений разных фразеологических единиц, совпадающих в какой-то мере по своему лексическому составу и структуре. При размежевании и омонимизации фразеологических единиц, которые совпадают случайно, в большей или меньшей мере, по своему лексическому составу и семантической структуре, большое значение приобретают грамматические и синтактико-конструктивные изменения во фразеологических единицах, что активно поддерживается различиями во фразеологических вариациях отдельных компонентов.

В-пятых, многообразие связей фразеологических единиц друг с другом говорит о системности в строении фразеологического состава языка в целом и о системности изменений, которые наблюдаются в нем в отношении отдельных оборотов той или иной структуры.

Все это позволяет сделать вывод о том, что фразеологиче­ская вариация является одним из путей пополнения и совершенствования фразеологического состава языка в целом.

Источники и их условные сокращения

Ali – H. Krause. Alibaba und die Hühnerfee. Berlin, 1960.

AN – B. Apitz. Nackt unter Wölfen. Halle (Saale), 1959.

F. Jsa – H. Fallada. Jeder stirbt für sich allein. Berlin, 1956.

F. 2 WW – H. Fallada. Wolf unter Wölfen, Bd. 2. Berlin, 1954.

Lissy. – F. C. Weiskopf. Lissy oder Die Versuchung. Berlin, 1958.

NG – W. Neuhaus. Gestohlene Jugend. Berlin, 1959.

Tot. – A. Seghers. Die Toten bleiben jung. Moskau, 1951.

Краморенко Г.И. Фразеологические варианты в идиоматике современного немецкого языка. Москва, 1962.

А.М. Мелерович

ЯЗЫКОВАЯ МОТИВИРОВКА ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКОГО ЗНАЧЕНИЯ И ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКАЯ АБСТРАКЦИЯ

Семантика языковых знаков мотивируется различными лингвистическими факторами. Соответственно в ряд исследований выделяются разные виды языковой мотивировки значения¹.

Мотивировка значения ФЕ получает обычно более четкое выражение по сравнению с мотивировкой значения слов. Это обусловлено структурой фразеологизмов. Ф. де Соссюр отмечает, что «мотивированность языковых знаков всегда тем полнее, чем легче синтагматический анализ и очевиднее смысл единиц низшего порядка»².

Инвариантное фразеологическое значение можете мотивироваться рядом лингвистических факторов: исходным значением словесного комплекса, явившегося базой фразообразования; лексическими значениями слов, входящих в состав ФЕ; звуковым составом и морфологической структурой отдельных компонентов ФЕ; вещественным содержанием корневых морфем лексических компонентов; типовым значением синтаксической конструкции³.

Например, в ФЕ голова садовая, реветь белугой компоненты садовая, белугой семантически не соотно­сятся с соответствующими словами свободного употребления. Но благодаря своей грамматической оформленности и живым синтаксическим связям они соотносятся с определенными частями речи и выполняют функцию определителей при именах и глаголах. Ассоциируясь с частью фразеологического значения, связанной с качественной характеристикой, данные компоненты осмысливаются как синонимы слов, с которыми при свободном употреблении в синонимические отношения не вступают. Так, компонент садовая в ФЕ голова садовая воспринимается как синоним слова глупая. Компонент белугой передает интенсивность проявления состояния. В этих случаях имеет место грамматическая мотивация, обусловленная соотнесенностью компонентов ФЕ с определенными частями речи и их синтаксическими связями в составе устойчивых словосочетаний.

В зависимости от характера связи фразеологического значения с семантикой мотивирующих слов и словесных комплексов возможна мотивировка двоякого рода: прямая, непосредственная, и косвенная, опосредованная.

При прямой мотивировке фразеологическое значение включает исходные лексические значения составляющих слов, но является более широким по сравнению со смысловым содержанием, непосредственно выражаемым сочетанием данных слов (народная стройка, высшее образование, пишущая машинка и под.).

Значение ФЕ с косвенной мотивировкой связывается со значением одноименных переменных сочетаний через образ (последняя спица в колеснице, выбрасывать за борт, гладить против шерсти).

У ФЕ, обладающих прямой мотивировкой, внутренняя форма включается в состав фразеологического значения. У ФЕ с косвенной мотивировкой фразеологическое значение и внутренняя форма совпадают лишь в некоторых элементах, находясь в отношении пересечения.

Внутренняя форма ФЕ и языковая мотивировка фразеологического значения представляют собой важнейшие аспекты семасиологической связи фразеологического значения с материальной формой ФЕ – содержательный и формальный.

При трактовке внутренней формы как смыслового содержания, положенного в основу фразеологического значения и объективированного по отношению к нему в звуковой форме ФЕ, мотивировка фразеологического значения может быть определена как способ выражения внутренней формы ФЕ.

Отражение объективной действительности средствами языка базируется на обобщении и абстрагировании семантики языковых единиц от многообразия свойств единичных предметов и явлений. Различные типы языковых значений по-разному участвуют в формировании и выражении мыслительного содержания. В семантике языковых единиц разных уровней проявляются различные типы языковой абстракции.

Для обоснования фразеологического значения как самостоятельной семантической категории необходимо выявить особенности фразеологической абстракции.

Фразеологическая абстракция является специфическим для ФЕ выражением закономерного абстрагирования фразеологического значения в процессе его становления и функционирования от семантики языковых элементов, образующих материальную форму ФЕ.

В соответствии с семантическими категориями, свойственными языковым элементам, служащим строительным материалом ФЕ, можно выделить следующие основные типы фразеологической абстракции: 1) абстракция от лексических и грамматических значении компонентов ФЕ; 2) абстракция от исходного значения сочетания слов, являющегося базой фразообразования; 3) абстракция от типового, значения синтаксической конструкции. Каждый тип фразеологической абстракции может иметь разные степени полноты.

Абстракция от значений слов, входящих в состав ФЕ, с наибольшей полнотой обнаруживается в тех случаях, когда фразеологическое значение одновременно абстрагируется от вещественных значений, выражаемых корневыми морфемами, и от лексико-грамматических значений слов-компонентов (кот наплакал, кровь с молоком, без году неделя и под.).

Неполная абстракция от лексических значений компонентов ФЕ обнаруживается в следующих случаях: 1) если фразеологическое значение абстрагировано от вещественных значений корневых морфем компонентов, но категориально-грамматическое значение ФЕ мотивировано лексико-грамматическим значением слова, являющегося грамматически опорным в составе слово­сочетания, по структурной схеме которого образована ФЕ (лясы точить, лить колокола, краеугольный камень, отставной козы барабанщик); 2) если фразеологическое значение абстрагировано от лексико-грамматического значения слова, являющегося опорным в составе словосочетания – генетической основы ФЕ, но в некоторой степени мотивировано вещественным значением корневых морфем отдельных компонентов (компонента). Примеры: малая толика, мелкая сошка, на скорую руку.

ФЕ, значение которых основывается на целостном или частичном переосмыслении (переносе значения) словесных комплексов, могут обладать различной степенью абстракции от исходных значений данных сочетаний и отдельных слов. Степень абстракции определяется структурой внутренней формы, характером мотивировки фразеологического значения¹.

Абстракция от типового значения синтаксической конструкции, являющейся структурным каркасом ФЕ, свойственна многим фразеологизмам. Она характерна для фразеологических сращений и фразеологических единств, значение которых абстрагируется от отношений между лексическими компонентами в исходных сочетаниях слов. Так, ФЕ разводить турусы на колесах, бить баклуши, перемывать косточки абстрагированы от объектных отношений между образующими их словами, а ФЕ стать в тупик, сводить в могилу абстрагированы от локального значения структурной схемы словосочетания.

ФЕ со структурой предложения могут в разной мере абстрагироваться от семантики своей структурной схемы. Абстракция оказывается наиболее полной в тех случаях, когда ФЕ со структурой предложения соотносятся в функционально-семантическом плане со словами или функционируют в качестве нечленимых предложений (насколько хватает глаз, во что бы то ни стало, в чем мать родила, давай бог ноги, вот это да!и под.).

По степени абстрагирования от семантики структурной схемы предложения в направлении возрастания абстракции могут быть расположены следующие типы устойчивых фраз (УФ):

1. УФ, в которых модально-временные отношения и пропозитивная номинация мотивированы структурной схемой (мотивировка препозитивной номинации может быть более или менее четкой). Данные УФ подразделяются на два подтипа по признаку стабильности/ изменяемости модально-временного плана:

(1) УФ, структура которых допускает видоизменение модально-временных отношений при стабильности пропозитивной номинации. Ср., например, ФЕ игра не стоит свечс аналогичной ей по синтаксической структуре и семантически эквивалентной речевой единицей затраченные усилия не оправдываются полученными результатами.

См. также парадигматические формы этой УФ в контекстах, в которых изменены модально-временные отношения: Я брошу всю мою агентуру на то, чтобы выследить ее связи... Игра будет стоить свеч (Ю. Герман. Дорогой мой человек); Но, полагая, что здесь игра стоит свеч, русские пошли на риск, и это было оправдано (С. Дангулов. Кузнецкий мост); Крохин заметно растерялся... задумался, как будто решал, стоит ли игра свеч. (М. Черненок. Кухтеринские миллионы).

(2) УФ, в структуре которых закрепился определенный модально-временной план и пропозитивная номинация. Ср., например: на чужой каравай рот не разевай – не зарься, не рассчитывай на чужое; видна птица по полету – человек распознается по его поступкам, действиям; семь раз отмерь, один раз отрежь – многократно, тщательно проверь, рассчитай и только после этого осуществляй задуманное.

2. УФ, в которых модально-временные отношения и пропозитивная номинация (или только пропозитивная номинация) не мотивированы структурной схемой. Данные ФЕ также подразделяются на два подтипа аналогично устойчивым фразам первой группы:

(1) УФ, в которых модально-временные отношения могут видоизменяться. Ср., например: небо с овчинку показалось (кому-л.) – стало плохо, страшно (кому-л.). Ср.парадигматические формы этой УФ в контексте: Знаешь, если брать на себя все грехи нашего суетного мира, то небо с овчинку покажется(А. Безуглов. Инспектор милиции); ... иной раз небо с овчинку кажется(А. Вьюрков. Рассказы о старой Москве).

(2) УФ, в грамматической структуре которых закрепился определенный модально-временной план. Ср. следующие УФ и синонимичные им речевые единицы: бабушка надвое сказала – неизвестно, совершится ли предполагаемое, желаемое; ищи ветра в поле – невозможно найти что-либо утраченное, желаемое.

Проявляясь в различных формах и в разной степени, фразеологическая абстракция отражает определенные стадии в формировании и развитии фразеологического значения, а также особенности семантической структуры разнотипных ФЕ в синхронии.

Как правило, фразеологическая абстракция не является полной и всесторонней. В семантической структуре ФЕ создается особая комбинация различных видов мотивировки значения и разнообразных форм его абстрагирования от семантики образующих ФЕ языковых элементов. Абстракция и мотивировка фразеологического значения находятся в обратной зависимости: наличие определенного типа мотивировки свидетельствует об отсутствии или неполноте соответствующего типа фразеологической абстракции, и наоборот – чем полнее фразеологическая абстракция, тем слабее мотивировка соответствующего типа.

Соотношение в семантической структуре ФЕ, с одной стороны, внутренней формы, мотивировки фразеологического значения и, с другой – фразеологической абстракции обнаруживает противоречивый характер взаимодействия между планом содержания и планом выражения ФЕ; отношения между ними базируются на антиномии мотивированности и произвольности, условности.

Своеобразие фразеологической абстракции и мотивированности фразеологического значения обусловлено особенностями процесса фразеологизации, соотношением ФЕ с единицами других уровней, их местом в системе языка.

Фразеологизироваться могут лишь такие словесные комплексы (как образные синтагмы, так и сочетания с прямой мотивировкой значения), которые способны к обобщенному употреблению, абстрагированию от единичной ситуации.

Например, метонимические конструкции, которые создаются для обозначения единичных предметов путем указания на их связь с элементами определенной ситуа­ции, вне этой связи не существуют. Они не способны обобщать и абстрагироваться от контекста, в котором употребляются в функции окказиональных номинаций. Следовательно, они не могут и фразеологизироваться. Приведем примеры: Из дома напротив с собакой/ в деревню уехал (о мальчике, у которого есть собака); Дайте/ во что завернуть (о бумаге).

От рассмотренных окказиональных номинаций следует отличать наименования, которые могут быть абстрагированы от единичных явлений и отнесены к целым рядам однородных предметов и явлений.

Многократное воспроизведение словесных комплексов в различных контекстах с абстрагированным от единичных ситуаций, типизированным значением – важнейший признак и условие их фразеологизации. Основные показатели фразеологизации словесного комплекса – закрепление его в системе языка в функции обозначения того или иного класса явлений и обусловленная этим стабилизация его значения и формы, его устойчивость и семантическое преобразование¹.

Изучение механизма формирования фразеологического значения, свойств его мотивированности и абстракции в соотношении с семантикой составляющих фразеологизм языковых элементов – необходимый этап в установлении зависимости между структурой плана содержания и плана выражения ФЕ.

Мелерович А.М. Проблема семантического анализа фразеологических единиц современного русского языка. Ярославль, 1979, с. 28-35.

А.М. Мелерович, В.М. Мокиенко

ЗНАКОВЫЙ АСПЕКТ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКОЙ СЕМАНТИКИ

Фразеологические единицы обладают многоярусной семантической структурой, образуемой разнородными элементами. В семантической структуре ФЕ своеобразно преломляется семантика слов, морфем и синтаксических конструкций.

В целом ряде работ семантическая структура фразеологической единицы рассматривается главным образом как система ее значений¹. При этом основное внимание уделяется выявлению характера отношений между отдельными значениями многозначной ФЕ. Трактовка семантической структуры многозначной единицы только как совокупности ее значений, «лексико-семантических вариантов»² приводит к отрыву содержания от формы его выражения.

Исследование семантической структуры многозначной единицы должно базироваться на анализе структуры отдельных ее значений, что вытекает из одного из категориальных признаков ФЕ – её раздельнооформленности. Обобщение результатов этого анализа позволяет установить закономерные соотношения между содержанием и формой каждой моносемемы и многозначной единицы в целом.

При исследовании семантической структуры ФЕ мы исходим из общности основных типов семантических элементов в структуре единиц языковой номинации разных уровней. В соответствии с утвердившимся широким пониманием языковой номинации номинативная функция языковых единиц определяется как их способность обозначать элементы внеязыковой действительности. Согласно данному пониманию, к номинативным средствам языка принадлежат не только знаменательные слова, но все те элементы языковой системы, которые служат для обозначения объектов, связей, качеств, отношений. «В принципе все формы языковой фиксации какого-либо факта или явления мира могут квалифицироваться как явление номинации», – справедливо подчеркивал Г.В. Колшанский³.

Такая трактовка языковой номинации позволяет рассматривать номинативную функцию как глобальное свойство ФЕ, поскольку в их значении тем или иным образом отражаются различные элементы действительности. При этом, разумеется, номинативная функция ФЕ не только специализирует фразеологическое значение как значение особого типа, но и во многом обеспечивает постоянное взаимодействие фразеологизмов с единицами других языковых уровней (Алефиренко, Золотых 2000, 2004; Мокиенко 2004). Выявление особенностей номинативной структуры ФЕ на таком межуровневом фоне ведет к определению их места в системе языковых знаков, способствует раскрытию природы фразеологического значения и установлению семантической специфики ФЕ в этой системе.

По определению Н.Ф. Алефиренко, «сущность фразеологического уровня языка заключается в том, что его объекты, будучи органично-целостной подсистемой в системе языка, характеризуются, в отличие от их конституентов (элементов более низких уровней языковой структуры), неаддитивными особенностями, обусловленными эволюционно-эмергентными процессами фразеологических единиц»¹. В этом несколько усложненном терминологически определении, собственно, эксплицирована идея Б.А. Ларина о «добавочности смысла» фразеологии. Основная специфика фразеологического уровня по сравнению с другими определяется как такой «добавочностью», так и структурно-семантическими ограничениями, вытекающими из компликативной сущности ФЕ. Такая компликативность порождена внутренней динамичностью фразеологической системы, регулируемой оппозициями, имеющими системный и универсальный характер (Мокиенко 1980). Ряд таких «энергетических» поляризаций во фразеологии велик, но не бесконечен. Их выявление, иерархизация и объективный анализ необходимы для дальнейшего постижения знаковой специфики столь непостижимого в своей противоречивости языкового уровня, как фразеология.

Глубокий анализ фразеологических знаков современного русского языка дан был еще в работах В.Л. Архангельского (1972; 1978). Определяя ФЕ как постоянную комбинацию словесных знаков, В.Л. Архангельский представляет значение ФЕ в виде системы лингвистических и экстралингвистических отношений и подразделяет последние на денотативные и десигнативные (сигнификативные)¹.

Важно четко дифференцировать денотаты и сигнификаты языковых знаков. Рассматривая денотат как предмет мысли, получивший наименование, необходимо отличать его от сигнификата как понятия о предмете мысли².

Представляется правомерным противопоставление понятия как абстракции, являющейся результатом логического процесса, предмету мысли как абстракции, возникшей непосредственно в практической деятельности на основе чувственных данных и являющейся более или менее ясным, нерасчлененным образом – представлением³.

Исходя из данного понимания предмета мысли, мы рассматриваем денотаты языковых знаков как общие представления, обычно более обобщенные и абстрактные, чем наглядно-чувственные образы материальных предметов. Иногда эти представления приближаются к наглядно-чувственным образам единичных предметов⁴ (что характерно для денотатов тех языковых знаков, которые обозначают отдельно существующие чувственно воспринимаемые предметы), но чаще они представляют определенную ступень абстракции от образа конкретного предмета или ситуации (таковы денотаты языковых знаков, обозначающих объекты, недоступные непосредственному чувственному восприятию – денотаты абстрактных имен существительных, глаголов, прилагательных, наречий и т.д.). Денотаты языковых знаков, являясь словесно обозначенными абстракциями, возникающими на чувственной ступени познания, представляют переходную форму от чувственной ступени познания к логической¹.

К знакам, способным обозначать предметы мысли и передавать соответствующую информацию, относятся слова, свободные словосочетания, предложения и фразеологические единицы. Следовательно, все эти единицы различных уровней языковой структуры являются самостоятельными единицами языковой номинации в отличие от морфем, которые не могут называть какие-либо явления и выражать понятия о них².

Знаки, принадлежащие к различным уровням языковой структуры, обладают разного рода денотатами. При рассмотрении языковых знаков с точки зрения степени информативности разграничивают полные (или полноценные) коммуникативные знаки и неполные знаки³. Фразеологические единицы в этом отношении неоднородны и могут быть соответственно подразделены на полные знаки (ФЕ-предложения) и неполные знаки (ФЕ, не выражающие законченной информации).

Свободные словосочетания и предложения лишены семантической стабильности и не выражают кодифицированных понятий. В отличие от значений свободных словосочетаний и предложений значение ФЕ входит в семантическую систему языка. Денотатами ФЕ в системе языка служат не индивидуальные, субъективные, а социально закрепленные, типизированные представления об определенных явлениях. Со своими денотатами ФЕ соотносятся через посредство сигнификатов, закрепленных языковым узусом¹. Во фразеологии такое соотношение несколько более детализированно в связи с общей «нюансюзацией» экспрессивности её семантики. Это хорошо демонстрируют конкретные исследования идеографических блоков ФЕ – напр., семантического поля «Множество» (Тепляков 1983; Вовк 1976; Ивашко 1976: Кравцова 1980; Гринева 1994). В этом фразеологическом поле обнаруживаются гораздо более тонкие и детализированные семантические характеристики категории квантитативности, чем в соответствующей лексике (Категория количества 1990; Тихонова 1971; Кашина 1973 и др.). И это не случайно: ведь ФЕ, в силу оценочноести своей семантики, могут быть отнесены к любым единичным явлениям или ситуациям, подводимым под их социально закрепленное денотативно-сигнификативное содержание.

Рассмотрим на конкретных примерах соотношение денотативного и сигнификативного содержания ФЕ в контексте.

Так, содержание понятия, выражаемого устойчивой фразой хоть трава не расти (ее сигнификат), – характеристика определенного отношения какого-либо лица к какому-либо явлению или обстоятельствам: полное безразличие, нежелание знать, действовать, принимать участие в чем-либо. Денотатом этой устойчивой фразы в системе языка является обобщенное представление о наличии лица, испытывающего равнодушие к какому-то явлению, обстоятельствам. Контекст конкретизирует лицо и обстоятельства, выявляя единичный денотат. Приведем пример контекстов, конкретизирующих содержание ФЕ хоть трава не расти:

Нельзя исправлять свою повесть равнодушной рукой – испортишь, а не исправишь. Халтурщикам любые перемены, вносимые в текст, нипочем – им хоть трава не расти, лишь бы гонорар заплатили. (Л. Чуковская. Рабочий разговор).

Зоотехника мы приняли на работу такого, для которого хоть трава не расти... Вот и допустили падеж телят и овец... (К. Батаев. Корреспондент виноват).

У лесника, как у крестьянина, нет в обычном понимании рабочего дня: исполнил урок, а там хоть трава не расти. (В. Марченко. Равновесие).

В первом примере ФЕ хоть трава не расти передает полное равнодушие халтурщиков-литераторов к качеству своих произведений и пренебрежение к читателю, во втором – безразличие зоотехника к своему делу, пренебрежение своими обязанностями, в третьем – безразличие к тому, что происходит на работе вне пределов собственного рабочего дня. Данные формулировки отражают контекстуальное осмысление ФЕ хоть трава не расти, каждое из которых мотивировано той или иной ситуацией.

Характерно, что даже когда та или иная ФЕ подвергается достаточно активным трансформациям структуры, именно семантическая доминанта предохраняет её от окончательного разрушения и обеспечивает её адекватное понимание в контексте. Таковы, например, случаи контаминации ФЕ хоть трава не расти с выражениями, достаточно удалёнными от неё по фразеологической семантике – порасти травой и после меня хоть потоп. В первом случае семантическую стабильность исходного оборота поддерживает сходный образ с ФЕ-контаминантом, во второй же практически единственным связующим звеном становится уступительный союз хоть:

Г.г. Леманы не видят ни отечества, ни литературы – все это для них вздор; они замечают только чужой успех и свой неуспех, а остальное хоть травой порасти. (А. Чехов, Письмо А.Н. Плещееву).

И совершенно безразлично было ему, кто останется после него... «После меня хоть трава не расти».(В. Овечкин, Об инициативе и талантах).

Денотативные и сигнификативные отношения, составляющие основу значения номинативных единиц языка, всегда существуют нераздельно. В случаях актуализации единичных денотатов, как бы разнообразны они ни были, сохраняется понятийное ядро знака, обеспечивающее его семантическое тождество во всех случаях употребления, стабильность номинативной функции.

Мелерович А.М., Мокиенко В.М. Семантичес-кая структура фразеологических единиц со-временного русского языка. Кострома, 2008, с. 24-30.

Н.Л. Шадрин

К ПОНЯТИЮ ДИСТРИБУЦИИ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ

Как известно, понятие дистрибуции языковых элементов, впервые сформулированное представителями американского структурализма (дескриптивной лингвистики), применялось в их собственной исследовательской практике для анализа лишь фонологических и грамматических явлений. Такое ограничение становится вполне объяснимым и методологически оправданным, если учесть, что процедуру дистрибутивного анализа первоначально проще и удобнее всего строить именно на материале фонологии и грамматики, который (особенно в его фонологической части) содержит меньше дифференциальных признаков, легче поддается формализации и в несравненно меньшей степени связан с семантическими факторами, чем материал лексики и фразеологии. Нет, однако, никаких оснований полагать, будто дескриптивисты заведомо отвергали саму принципиальную возможность выхода дистрибутивной методики за пределы фонологии и грамматики. Показательным в этом смысле представляется замечание З. Хэрриса о том, что дескриптивная лингвистика считает своей главной целью исследовать «отношение порядка расположения (дистрибуция) или распределения (аранжировка) в процессе речи отдельных ее частей или признаков относительно друг друга»¹. Отсюда можно заключить, что поскольку в процессе речи отдельные ее части или признаки манифестируются единицами не только фонологического, морфологического или синтаксического, но и любого другого языкового уровня, то применение дистрибутивной методики в принципе допускается при изучении единиц каждого из них. Неудивительно поэтому, что в лингвистике высказывается точка зрения, согласно которой понятие дистрибуции может распространяться «на все уровни языка, в том числе и на лексику, т.е. наиболее трудную и не поддающуюся пока упорядочению сферу языка»². То же самое в полной мере относится и к сфере фразеологии. Впрочем, в научной действительности так и происходит: термин «дистрибуция» начал употребляться по отношению к ФЕ (фразеологическим единицам) уже в 50-е годы¹, а в настоящее время им оперируют многие лингвисты.

Изучение специальной литературы заставляет, однако, усомниться в правомерности простого и, по сути дела, чисто механического перенесения этого термина с фонологических и грамматических объектов на объекты фразеологические. Чтобы разрешить это сомнение, следует прежде всего обратиться к первоначальному определению самого понятия дистрибуции.

По формулировке З. Хэрриса, дистрибуция языкового элемента есть «совокупность всех окружений, в которых он встречается, т.е. сумма всех (различных) позиций (или употреблений) элемента относительно употреблений других элементов»².

Какими же могут быть эти «другие элементы», относительно которых выявляется дистрибуция данного элемента? Очевидно, они могут быть элементами только того же языкового уровня. «Между элементами одного уровня имеют место дистрибутивные отношения, между элементами разных уровней – интегративные»³.

Хотя об обязательной принадлежности элементов, находящихся в дистрибутивных отношениях к одному и тому же лингвистическому уровню в вышеприведенном определении прямо не говорится, эта мысль присутствует в нем имплицитно, на что можно найти ряд указаний в тексте работы З. Хэрриса. Достаточно привести одно из них: «Сначала устанавливаются дифференциальные фонологические элементы и исследуются отношения между ними. Затем определяются морфологические элементы и исследуются отношения между ними»⁴. Напрашивается вывод, что однопорядковость элементов, подлежащих дистрибутивному анализу, представлялась автору чем-то само собой разумеющимся и потому не нуждающимся в специальном упоминании. Однако важность этого момента требует, чтобы он получил эксплицитное отражение в формулировке понятия дистрибуции. Такому требованию отвечает формулировка, предлагаемая Ю.С. Степановым: «Под дистрибуцией элемента понимается совокупность окружений, состоящих из одноименных с ним элементов, в которых данный элемент может встретиться в речи: для фонемы – это предшествующие и последующие фонемы, для морфемы – предшествующие и последующие морфемы, для слов – предшествующие и последующие слова»¹.

Если распространить это определение на сферу фразеологии, то придется допустить, что дистрибуция фразеологизма есть совокупность окружений, состоящих из предшествующих и последующих фразеологических единиц. Но такое допущение абсолютно нереально, поскольку речевой поток не может состоять из одних лишь фразеологизмов: даже в специально составленных текстах невозможно обойтись без какой-то доли лексических единиц – вспомогательных и служебных слов, имен собственных и т.п. Это обстоятельство заводит вопрос о дистрибуции фразеологических единиц в тупик, выйти из которого можно одним из трех путей: либо стать на точку зрения об уровневой тождественности единиц лексики и фразеологии, либо вообще отказаться от термина «дистрибуция фразеологических единиц» ввиду неприложимости самого понятия дистрибуции к фразеологическим объектам, либо, наконец, условиться, что термином «дистрибуция фразеологических единиц» должно обозначаться понятие, содержание которого отличается от содержания понятия дистрибуции в сфере фонологии, грамматики и лексики.

При поверхностном взгляде первый путь представляется весьма заманчивым. В самом деле, к числу систем элементов, каждая из которых, по словам З. Хэрриса, «покрывает собой протяженность всех высказываний»², можно с полным основанием отнести и общую лексико-фразеологическую систему, поскольку любое высказывание может быть полностью идентифицировано не только как комплекс элементов фонемики или морфемики, но и как комплекс элементов лексики и фразеологии.

Однако при более внимательном рассмотрении становится ясно, что вопрос о дистрибуции ФЕ следует отделить от вопроса об уровневом статусе фразеологии. Независимо от того, решается ли последний в пользу выделения самостоятельного фразеологического уровня языка (В.Л. Архангельский, А.В. Кунин) или против такого выделения (В.М. Никитин, В.Н. Телия), нельзя не видеть, что в дистрибутивном плане между единицами лексики и фразеологии имеются не только моменты определенного сходства, но и моменты весьма значительного расхождения, что заставляет считать их единицами разнопорядковыми.

Эти расхождения вполне естественны и объясняются кардинальными различиями структурно-семантического и функционального характера, наблюдаемыми между словами и фразеологизмами. Достаточно сослаться в этой связи на существование ФЕ со структурой предложения, о дистрибуции которых нельзя говорить в том смысле, в каком говорится о дистрибуции слов. Больше того, о дистрибуции фразеологизмов-предложений вообще не приходится вести речь, если исходить из бытующего среди ряда ученых мнения о том, что специфическую дистрибуцию имеет каждая лингвистическая единица, но только ниже уровня предложения¹. Обосновывая такой взгляд, Дж.Лайонз пишет: «Предложение – это грамматическая единица, между составными частями которой можно установить дистрибуционные ограничения и зависимости, но которая сама не может быть помещена в какой-либо дистрибуционный класс. Это равносильно утверждению, что понятие дистрибуции, основанное на возможности подстановки, просто неприменимо к предложениям»².

Если принять данную точку зрения без оговорок, то придется признать, что понятие дистрибуции может относиться к ФЕ со структурой словосочетания и не может относиться к ФЕ со структурой предложения. Надо сказать, что эта точка зрения находит своих сторонников. Например, Ф.Г.Гусейнов рассматривает вопрос о дистрибуции в зависимости от того, к какому виду устойчивых сочетаний принадлежат фразеологизмы – к структурно невыполненным (т.е. словосочетаниям) или структурно выполненным (т.е. предложениям). Первые, как считает этот автор, имеют собственную дистрибуцию, вторые (например, пословицы) – не имеют¹.

Такой подход представляется неприемлемым уже хотя бы потому, что разрушает единство фразеологического состава как целостного лингвистического объекта. Чтобы сохранить это единство, необходимо оставаться на почве принципиально одинакового отношения всех разрядов и типов ФЕ к вопросу о дистрибуции: как неправильно говорить о том, что одни фонемы или морфемы имеют дистрибуцию, а другие ее не имеют, то столь же неправильно говорить, будто одни фразеологизмы (или структурно-семантические разряды фразеологии) имеют дистрибуцию, а другие не имеют.

Правда, сохранить единство фразеологии при дистрибутивном анализе можно и иным способом, а именно, исключением из ее состава устойчивых оборотов со структурой предложения. Тогда вопрос об их дистрибуции отпадает сам собой. Фактически это и предлагает Ф.Г. Гусейнов, когда говорит о том, что отсутствие структурных связей отличает пословицы от фразеологических единиц. Но такую возможность следует отвергнуть, ибо языковая действительность неоспоримо свидетельствует о том, что устойчивые предложения составляют неотъемлемую часть фразеологической системы, поскольку обладают в той или иной степени всеми основными свойствами фразеологизмов, в том числе идиоматичностью. Это в полной мере относится и к пословицам. Так, например, настоящей идиомой является английская пословица Thegraymareisthebetterhorse, целостное значение которой («жена верховодит в доме») не может быть выведено из значений составляющих ее лексических компонентов¹.

Интересно отметить в этой связи, что Дж. Лайонз относит пословицы к таким категориям высказываний, «которые не подлежат непосредственному ведению грамматики» и которые он называет вслед за Соссюром «готовыми речениями» («locutions toutes faites»): это – «выражения, усваиваемые как неразложимое целое и употребляемые в соответствующих случаях носителями языка»². В качестве примеров «готовых речений» Дж. Лайонз приводит пословицы Easycome, easygo («Как нажито, так и прожито», букв. «Легко придет, легко уйдет»); All that glitters is not gold («Не все то золото, что блестит»), и замечает далее: «Со строго грамматической точки зрения такие высказывания едва ли целесообразно рассматривать как предложения, даже несмотря на то, что они дистрибуционно независимы… Их внутреннюю структуру, в отличие от настоящих предложений, нельзя описать посредством правил, определяющих допустимые сочетания слов. …их следует описывать простым перечислением в словаре с указанием ситуаций, в которых они употребляются, и их значения»³. Это весьма примечательное положение, из которого ясно вытекает, что пословицы принадлежат к лексико-семантическим (точнее, к фразеологическим) средствам языка и что поэтому вопрос об их дистрибуции нельзя рассматривать с формально-синтаксических позиций, как это делается по отношению к переменным предложениям.

К такого же рода «готовым речениям» принадлежат и устойчивые предложения непословичного и вообще неафористического типа, которые обладают столь бесспорным признаком фразеологичности, как полностью или частично переосмысленное значение. Здесь уместно привести высказывание американского семасиолога А. Рапопорта, который, иллюстрируя результат фразеологизации переменных сочетаний слов на примере традиционного оборота Howdoyoudo?, справедливо указывает, что это вопросительное предложение является в современном языке обычной идиомой: «Значение этого «вопроса» не может быть выведено ни из буквальных значений входящих в него слов, ни из метафорической аллюзии. Первоначально это был вопрос о состоянии здоровья человека или, в более общем смысле, о положении его дел. Теперь это просто формула, произносимая при знакомстве. Значение отдельных слов исчезло. Теперь значение имеется лишь у всего оборота в целом…»¹.

Таким образом, устойчивые предложения с полностью или частично переосмысленным значением являются полноправными элементами фразеологической системы языка и, следовательно, вопрос о дистрибуции должен ставиться и решаться для них в том же плане, что и для фразеологизмов, построенных по модели словосочетания.

Впрочем, и для последних этот вопрос не может рассматриваться совершенно с тех же позиций, что и для отдельных слов или переменных словосочетаний. Возьмем, к примеру, глагольные обороты, имеющие структуру словосочетания при употреблении в действительном залоге и структуру предложения при употреблении в страдательном залоге (так называемые номинативно-коммуникативные ФЕ). Поскольку, скажем, выражение topullsomebody’sleg «дурачить кого-либо» означает то же самое, что и однословный глагол tobefool, то можно сказать, что при употреблении в действительном залоге оно имеет одинаковую с этим глаголом синтаксическую дистрибуцию; при употреблении же в страдательном залоге оно трансформируется в предложение (Somebody’slegisbeingpulled) и потому, если исходить из точки зрения Ф.Г. Гусейнова, дистрибуции не имеет, в отличие от однословного глагола, который сохраняет свои дистрибутивные связи и при употреблении в страдательном залоге (Somebodyisbeingbefooled). Но так как лингвистическая сущность рассматриваемого оборота в результате указанной грамматической трансформации не меняется (он полностью сохраняет свое тождество как ФЕ), то выходит, что при одном способе употребления он имеет дистрибуцию, а при другом – не имеет. Ясно, что с таким выводом согласиться нельзя.

Об аналогичности дистрибуции слов и ФЕ не приходится говорить также и потому, что дистрибуция фразеологизма, как правило, не совпадает с дистрибуцией ни одного из составляющих его лексических компонентов, когда они воспринимаются как слова свободного употребления. Проиллюстрируем это на примере словосочетания redherring, в котором заложен троякий смысл. «Хотя выражение redherring обычно означает отвлекающий маневр, оно может означать также и копченую селедку, а теоретически также и селедку, которую по какой-то причине выкрасили в красный цвет»¹. В последнем случае словосочетание redherring не имеет переносного значения и потому не относится к фразеологии². Оно является и структурно, и семантически эндоцентрической конструкцией, т.е. конструкцией, «дистрибуция которой совпадает с дистрибуцией одной или более из ее составляющих». Идиома же redherring представляет собой семантически экзоцентрическую конструкцию, т.е. сочетание слов, общий смысл которого невыводим из значений составляющих его лексических элементов, и для нее справедливо замечание Ю.Найда о том, что «семантически релевантная дистрибуция таких единиц не может быть описана в терминах дистрибуции их частей, а должна рассматриваться как единое целое»³.

Неадекватность отождествления дистрибуции слова и ФЕ можно еще более наглядно увидеть на примере словосочетания poorJohn. Если обратиться, вслед за Дж. Лайонзом, к известному предложению Блумфилда PoorJohnranaway «Бедный Джон убежал», то окажется, что «знаменитое теперь словосочетание poorJohn является эндоцентричным, поскольку оно имеет ту же дистрибуцию, что и его составляющая John; любому английскому предложению, в котором встретится John, обычно можно сопоставить другое предложение, в котором в такой же позиции находится poorJohn»¹. Однако подобное сопоставление можно провести лишь в том случае, если словосочетание poorJohn понимается как свободное. Если же понимать его как идиоматическое, служащее для обозначения сушеной мерлузы (рыбы из семейства тресковых), то оно, в силу своей семантической экзоцентричности, не может быть заменено словом John, которое находится в той же синтаксической позиции. Например, нельзя вместо IlikepoorJohn «Мне нравится сушеная мерлуза» сказать IlikeJohn «Мне нравится Джон» ввиду несопоставимости смысла обоих предложений. Следовательно, семантическая дистрибуция ФЕ poorJohn не совпадает с дистрибуцией не только отдельного слова John, но и с дистрибуцией переменного словосочетания poorJohn. Поэтому в предложении типа PoorJohnstolesomepoorJohnandranaway «Бедный Джон украл немного сушеной мерлузы и убежал» первое словосочетание poorJohn воспринимается только как свободное, а второе – только как идиоматическое.

Таким образом, по соображениям структурного, семантического и стилистического порядка понятие дистрибуции ФЕ не может считаться полностью идентичным тому же понятию не только в сфере фонологии и грамматики, но и в сфере лексики. Следовательно, необходимо либо вообще отказаться от применения термина «дистрибуция» по отношению к единицам фразеологии ввиду его несоответствия содержанию этого понятия, либо согласиться с тем, что применительно к таким единицам в понятие дистрибуции должно вкладываться несколько иное содержание. Первое вряд ли целесообразно, поскольку этот термин уже прочно вошел в научный обиход и понимается однозначно благодаря существующим аналогиям. Гораздо правильнее будет поэтому сохранить его, уточнив, разумеется, само содержание понятия дистрибуции ФЕ.

Такое уточнение должно предусматривать, прежде всего, расширение понятия дистрибуции по двум направлениям. Первое – это что дистрибуция ФЕ определяется не только по отношению к другим элементам фразеологической системы, но и по отношению к элементам лексики. Несомненно, прав А.В.Кунин, считающий «вполне правомерным более широкое толкование дистрибутивного анализа, при котором изучение ФЕ основывается на их распределении в отношении самых различных элементов в потоке речи»¹. Второе – что понятие дистрибуции распространяется на все структурно-семантические типы ФЕ, в том числе и на фразеологизмы-предложения.

Понятие дистрибуции ФЕ должно быть шире, чем понятие их сочетаемости. «Сочетаемость – не единственный способ контекстной реализации ФЕ, хотя и самый распространенный. Тремя другими способами являются соотнесенность, сцепление и присоединение»². А.В. Кунин характеризует все упомянутые способы следующим образом:

Сочетаемость – это набор актантов, т.е. распространителей номинативной единицы языка, определяющийся семантическими и грамматическими особенностями номинативного элемента при его реализации в речи. Соотнесенность – это контактная или дистантная позиция, в которой семантически реализуемая ФЕ актуализируется в зависимости от сообщения о ситуации. (В этой позиции наиболее часто встречаются междометные ФЕ, ФЕ со структурой предложения, выступающие самостоятельно, а не в составе сложного предложения, ФЕ со структурой словосочетания, употребляющиеся самостоятельно и реализующиеся в сверхфразовом контексте, и ФЕ-заголовки). Сцепление – это сочинительная, т.е. соединительная, сопоставительная или разделительная связь предложений, в том числе и ФЕ-предложений в составе сложносочиненного предложения. Присоединение – это подчинительная связь предложений, в том числе и ФЕ-предложений в составе сложноподчиненного предложения¹.

Таким образом, в объем понятия дистрибуции ФЕ включается не только их сочетаемость, но и соотнесенность, сцепление и присоединение, что позволяет квалифицировать дистрибуцию фразеологизмов как совокупность всех видов их связи с окружающим контекстом. Наблюдаемые факты полностью подтверждают обоснованность такого расширения объема рассматриваемого понятия.

Поскольку дистрибуция элемента определяется как сумма отношений этого элемента к другим элементам, то о дистрибуции ФЕ можно говорить лишь в терминах отношений всего оборота, воспринимаемого как целостный элемент, к другим лексико-фразеологическим элементам, окружающим его в речевой цепи. Иными словами, в понятие дистрибуции ФЕ не входят отношения отдельных лексических компонентов друг к другу или к внешнему словесному окружению. Поэтому вызывает возражение тезис В.Л.Архангельского о существовании двух видов дистрибуции ФЕ – внешней и внутренней², между которыми усматривается следующее различие: «Описание фразеологических объектов в терминах отношений между их частями можно назвать внутренней дистрибуцией ФЕ; логическим продолжением этого метода изучения является описание ФЕ в терминах отношений ее частей и самой ФЕ к словесному окружению в речи; это описание называется внешней дистрибуцией ФЕ»³. Однако если учесть, что дистрибуция элемента – это его распределение относительно других элементов, то о ни какой внутренней дистрибуции не должно быть и речи, потому что элемент не может распределяться по отношению к другим элементам внутри самого себя. Когда говорят о дистрибутивных отношениях, существующих между частями ФЕ, то объектами дистрибутивного анализа оказываются уже не сами ФЕ как таковые, а их составные части. В таких случаях, следовательно, речь идет не о «внутренней» дистрибуции ФЕ, а о совершенно другой дистрибуции, т.е. о дистрибуции структурных компонентов фразеологизма.

Обратим теперь внимание на то, что дистрибуция, согласно определению, – это совокупность всех окружений, в которых встречается данная языковая единица. Установление именно всех окружений (т.е. полной дистрибуции) вполне реально на фонологическом уровне, где исследователь имеет дело с ограниченным количеством элементов и конечным числом их позиций по отношению друг к другу. На этом уровне явления речевого и языкового порядка фактически совпадают¹. Что же касается единиц лексики и фразеологии, то составить перечень всех окружений, в которых встречаются такие единицы, вообще невозможно. Ведь даже в области грамматики, элементы которой отличаются гораздо меньшим количеством, разнообразием и комбинаторным потенциалом, чем элементы фразеологии и лексики, сделать это далеко не просто, ибо «если на фонологическом уровне может быть учтена и проанализирована полная дистрибуция каждого элемента, то в сфере грамматики, в которой в сущности нет двух морфем, обладающих совершенно идентичным распределением, тотчас встал вопрос об отборе наиболее показательных дистрибутивных признаков»². В еще большей мере это относится к сфере лексики. В лингвистической литературе встречаются указания на то, что дистрибуции словесного знака практически и теоретически не имеют границ³. Но то же самое можно сказать и об элементах фразеологии. Поэтому дистрибуцию как лексического, так и фразеологического элемента целесообразно представлять «в некотором обобщенном виде, а не в виде перечисления всех без исключения контекстов, в которых он встречается».

Такое обобщение должно идти, прежде всего, по линии разграничения узуального и окказионального употребления фразеологических единиц. На неодинаковое отношение этих двух видов употребления к вопросу о дистрибуции фразеологизмов указал в свое время В.Л. Архангельский, который писал: «Полезно разграничивать внешнюю потенциальную и реальную дистрибуции ФЕ. Под первой понимается способность ФЕ как единицы системы языка употребляться в лексических окружениях определенных типов; под второй – употребление ФЕ в реальном словесном окружении в каждом конкретном акте речевого общения»¹.

На наш взгляд, правильно отмечая сам факт существования дистрибутивных различий при узуальном и окказиональном употреблении ФЕ, В.Л. Архангельский неточно трактует существо этих различий. В самом деле, если при узуальном употреблении фразеологизма его реальная дистрибуция всегда остается в пределах потенциальной, то при окказиональном употреблении того же фразеологизма вне свойственных ему лексических окружений определенных типов реальная дистрибуция оказывается как бы шире потенциальной, что принципиально невозможно, ибо реализоваться способно лишь то, для чего имеются потенциальные предпосылки. Таким образом, если уж говорить о потенциальной дистрибуции ФЕ, то под ней следует понимать всю совокупность окружений, в которых могут встретиться ФЕ при их узуальном и окказиональном употреблении. Но такое понимание ничего не дает, так как возможности окказионального употребления ФЕ безграничны, и столь же безграничной является их потенциальная дистрибуция.

Представляется поэтому, что при определении дистрибуции ФЕ следует исходить из критерия языковой нормы. Тогда под дистрибуцией будет пониматься совокупность не всех окружений, а лишь тех, которые встречаются при узуальном употреблении фразеологизмов. С этим вполне согласуется указание З. Хэрриса на то, что дистрибутивный анализ имеет дело не с речевой деятельностью в целом, а с регулярностями определенных признаков речи, регулярностями, которые заключаются в повторяемости этих признаков относительно друг друга в пределах высказываний¹.

Ясно, что регулярное повторение одних и тех же признаков речи происходит только в тех контекстах, в которых фразеологизмы употребляются нормативно, т.е. без отклонений от закрепленной в языке структуры, семантики, предметной отнесенности и стилистической характеристики, и, наоборот, не происходит при окказиональном употреблении, имеющем единичный, разовый характер. Поэтому неверно по отношению к фразеологии звучит утверждение Дж. Лайонза о том, что дистрибуцию лингвистической единицы составляет все множество контекстов, в которых она может встречаться². Как правильно замечает В.И. Григорьев, «в целях дистрибутивной классификации просто выявляются характерные контексты (окружения)...»³. Это происходит, конечно, на основе анализа синтагматических, текстовых отношений, но обобщение результатов такого анализа имеет своим итогом установление дистрибутивной нормы данной ФЕ. Вполне убедительным поэтому представляется высказанное Л.Н. Засориной мнение о том, что понятие дистрибуции содержит в себе явления парадигматического плана и что дистрибуция дает парадигматическую характеристику элемента в системе⁴. Отсюда вытекает, что всякое употребление фразеологического оборота в необычном, несвойственном ему окружении следует рассматривать не как проявление дистрибуции этого оборота, а как нарушение его дистрибутивной нормы.

При анализе дистрибуции ФЕ должны учитываться различные факторы. Не отрицая значения позиционных и синтаксических связей для определения дистрибуции фразеологизмов, построенных по модели словосочетания, следует в то же время указать, что для выявления дистрибуции ФЕ, принадлежащих всем без исключения структурно-семантическим разрядам, особую важность имеют связи семантические, предметно-логические, а также стилистические. Ведь «понятие контекста, учитываемого при анализе дистрибуционных различий лексических (и фразеологических – Н.Ш.) единиц, может быть расширено за счет включения стилистических контекстов, в которых может встречаться та или иная единица... »¹.

Все вышеизложенные соображения подтверждают, что термин «дистрибуция» вполне приложим к единицам фразеологии. Принимая во внимание специфические особенности фразеологии в аспекте дистрибутивной методики, можно заключить, что дистрибуция фразеологической единицы – это совокупность всех контекстов (семантических, ситуационных, стилистических), в которых регулярно встречается данная единица. Таким образом, понятие дистрибуции ФЕ имеет нормативный характер, поэтому употребление фразеологизма в несвойственном ему контексте можно назвать нарушением дистрибутивной нормы.

Шадрин Н.Л. К понятию дистрибуции фразеологических единиц // Филологические науки, 1985, № 3, с. 55-61.

Е.В. Иванова

КАКОГО ЦВЕТА ПОСЛОВИЧНАЯ КАРТИНА МИРА?

Восприятие мира в красках – неотъемлемая и неоценимая особенность человеческого видения. На основе анализа цветового восприятия можно судить не только о психических и интеллектуальных чертах индивида, но и о «цветовом зрении» общества в целом. Концептуализация цветовых ощущений и символика цвета образуют важную составляющую культуры – живописи и поэзии, религии и языка. Изучением наименований цвета в целях определения специфики его осознания народом занимаются этнопсихологи и этнолингвисты, а с возникновением когнитивной науки – когнитологи. Эти исследования, призванные воссоздать так называемую наивную картину цвета, отличную от научной модели цветового пространства, основаны, прежде всего, на психолингвистических экспериментальных данных и сконцентрированы вокруг собственно имен цвета. Они дают материал для когнитивной интерпретации цветового мировосприятия и лингвистического описания семантики слов – имен цвета.

Не менее интересен и другой подход – изучение наименований цвета как составляющих процесса вторичной языковой номинации – семантической и словообразовательной деривации, образования фразеологических единиц и пословиц. В результате таких исследований возможно установить своего рода «цветовые связи и отношения», проявляющиеся в языковой картине мира, описать «метафору цвета». Подобный подход основан на сочетании традиционного семантического и когнитивного анализов.

Настоящая статья посвящена описанию и сопоставлению концептуализации цвета в английской и русской пословичных картинах мира. Образно говоря, в ее задачу входит установить, какого цвета являются две пословичные картины мира. Насколько известно автору статьи, этот вопрос никогда специально не рассматривался ни отечественной, ни зарубежной паремиологией.

Исследование пословичного восприятия цвета предполагает, во-первых, реконструкцию концептов цвета на основе признаков-характеристик, вычленяемых при анализе когнитивного пространства пословиц. Понятие пословичного когнитивного пространства (или когнитивной структуры), лежащего в основе пословичной картины мира, отличается от понятия семантического поля. При описании семантического поля отношения между языковыми единицами устанавливаются на основе их значения. Семантика внутренней формы во внимание не принимается, а языковая оболочка существования единиц семантического пространства определяет дискретность его распределения. При описании когнитивного пространства в равной мере учитывается значение и внутренняя форма языковой единицы. Главная задача состоит в выделении отрезков знания, когнитем, из которых слагаются пословичные концепты и прототипы. Установление отношений между носителями семантического материала, в данном случае – пословицами, не является важным.

Анализируя отрезки знания, относящиеся в пословицах к цвету, возможно установить, какие объекты в пословичном мире окрашены в этот цвет, для каких объектов тот или иной цвет является постоянным признаком, так что они представляют собой некие эталонные носители этого цвета, с какими абстрактными понятиями ассоциируется тот или иной цвет. Описание подобных признаков-характеристик – концептуальных когнитем – и составляет суть процесса реконструкции концептов цвета (как и любых пословичных концептов).

Помимо последовательного описания пословичных концептов цвета, исследование пословичного «видения мира в цвете» предполагает и выделение тех пословичных концептов, для которых цветовая характеристика является более или менее устойчивой. Безусловно, что данный этап исследования представляет собой своего рода зеркальное отражение той реконструкции, которая осуществляется в отношении собственно концептов цвета. Но он важен для полноты представления «цветовой палитры» пословичной картины мира.

В соответствии с когнитивным подходом к значению как к концептуальной структуре, значение и внутреннюю форму пословицы (буквальное значение, выявляемое при буквальном прочтении пословицы) можно рассматривать как две взаимодействующие и взаимопроникающие концептуальные структуры, хранящие два вида знаний о мире: обобщенное и конкретно-наглядное.

Принципиально важным для анализа семантики пословицы является то, что весь содержательный план внутренней формы пословицы (когнитивный уровень внутренней формы) рассматривается как соотнесенный с содержательным планом значения (когнитивным уровнем значения). Например, ситуация, описанная внутренней формой пословицы Everybeanhasitsblack, целиком взаимодействует с ситуацией, связанной с значением данной пословицы Everybody/ everythinghashis/ itsfault.

В то же время, как и всегда при анализе сложных языковых процессов, можно отметить и действие обратной тенденции: особенно при повторе направления переосмысления происходит образование устойчивых ассоциативных связей между отдельными компонентами внутренней формы и значения. Так, А. Крикманн пишет о том, что солнце и тучи ассоциируются в пословицах с хорошим или плохим настроением, с удачей, радостью, или бедой, печалью¹. В приведенной выше английской пословице есть семантическая связь между компонентом внутренней формы black и компонентом значения fault. Таким образом, в семантическом пространстве пословицы, с одной стороны, существует отношение в целом между внутренней формой и значением, с другой стороны, могут существовать устойчивые связи между компонентами внутренней формой и компонентами значения. Последнее важно учитывать при анализе пословиц с цветообозначениями, поскольку в них такая связь весьма прозрачна.

Следует отметить, что семантика пословицы сложна, выделение в семантическом пространстве двух уровней и двух видов семантического взаимодействия – между уровнями в целом и между отдельными компонентами на этих уровнях – не охватывает всего разнообразия семантических связей и ассоциаций. Например, отдельные компоненты пословицы могут подвергаться метафорическому переосмыслению и входить в состав внутренней формы в качестве живых метафор, участвующих в общей пословичной метафоре, связывающей два ее уровня. Подобное совмещение метафор присутствует в пословицах с цветообозначениями.

В английском пословичном корпусе из приблизительно 6000 единиц встретилось всего 62 пословицы с лексемами цвета (1%). Общее количество лексем цвета составляет 76. В русском на 8000 единиц приходится 104 пословицы с 123 лексемами цвета (1,3%). В обеих пословичных картинах мира (ПКМ) преобладают ахроматические цвета – черный, белый и серый.

В английском материале отмечено 19 пословиц с лексемой black, 6 пословиц с лексемой white и 10 пословиц, в которых представлены одновременно обе лексемы.

В пословицах с лексемой black черным цветом окрашен либо весь названный во внутренней форме объект, либо его часть:

There is a black sheep in every flock.

Every family cooking-pot has one black spot.

Every bean has its black.

В первой пословице на уровне внутренней формы black sheep используется не как фразеологическая единица (ФЕ), имеющая значение «a person regarded as a disgrace to the family or community», а в своем прямом значении, в пользу чего свидетельствует сочетаемость с компонентом flock (a group of sheep, goats or birds of the same type). Во второй пословице в компоненте black совмещаются значения «having the very darkest colour» и «very dirty». Чисто зрительное восприятие выделяющегося по своему черному цвету пятна на поверхности кастрюли совмещается с пониманием того, что причиной цвета является грязь, копоть. Вряд ли можно говорить о реализации здесь исключительно второго значения лексемы, скорее всего, происходит соединение обоих, порождая двойные ассоциативные связи с уровнем значения пословицы. Тем самым проявляется тезис когнитивной семантики о расплывчатости границ между значениями одного слова и плавности перехода от одного к другому¹.

В семантическом пространстве приведенных пословиц компонент blackсоотносится на уровне значения с понятием несовершенства, недостатка, уязвимого места. Так, значение первой пословицы можно сформулировать как Thereisadespicablememberineveryfamily/ group. Соответственно значение второй – как Every family has some drawback; и значение третьей – Everybody/ everything has his/ its fault. Возможно говорить о существовании общей семантической формулы или когнитивной модели у данных пословиц, поскольку в них выделим инвариант внутренней формы, связанный с инвариантным значением: Somethingiscompletely/ partlyblack – Something/ somebodyisimperfect.

В пословице Afterblackclouds, clearweather компонент blackассоциируется с несчастьями и невзгодами. По своему семантическому строению эта пословица близка рассматриваемым далее пословицам с противопоставлением black– white, но лексема whiteв ней отсутствует.

Черный цвет может быть обманчивой характеристикой и отнюдь не свидетельствовать о плохих качествах объекта:

Pepper is black, and has a good smack.

В 2-х пословицах компонент black на уровне внутренней формы сочетается с компонентом heart. Черным сердце является у злых людей и у печальных людей. Механизм переосмысления в этих пословицах иной, чем в рассмотренных выше. Если овца, кастрюля или фасоль могут быть черного цвета или иметь черное пятнышко, то сердце черным в буквальном смысле быть не может. Метафорический перенос, таким образом, сконцентрирован в самом обозначении цвета, как, например, в пословице Itisilltoputablithefaceonablackheart. Он является одним из переносов в этой пословице со сложной семантической организацией, где помимо метафорических, задействованы также и метонимические переносы.

Черный цвет во многих культурах ассоциируется со смертью, похоронами, адом¹, и это находит свое проявление в следующих пословицах:

Death is a black camel that kneels before every door.

The devil is not so black as he is painted.

В пословице Blackwilltakenootherhue компонент black ассоциируется с неизменностью, как правило, с неисправимостью отрицательных черт характера человека.

Во всех пословицах black несет в себе отрицательную коннотацию, воспринимается как связанный с неприятностями и несчастьем (хотя иногда эти ожидания и оказываются напрасными).

В противоположность рассмотренным выше в пословице Hewhodoesnotkillhogs, willnotgetblackpuddings компонент black входит в состав фразеологической единицы blackpudding (a type of large dark sausage made from pig’s blood, fat and grain) и не образует самостоятельно никаких ассоциативных связей с компонентами значения. Black не обладает отрицательной оценочностью, а фразеологическая единица blackpudding ассоциируется с вознаграждением за затраченные усилия, за неприятную работу.

В 6 пословицах с лексемой white этот компонент использован для наименования цвета названных во внутренней форме объектов. В ряде пословиц сема цвета связана с семой «clean»:

Youth and white paper take any impression.

A white wall is a fool’s paper.

В отличие от аналогичных пословиц с лексемой black в приведенных пословицах отсутствует ассоциативная связь white с каким-либо иным компонентом значения: компонент whiteвходит и во внутреннюю форму, и в значение.

Пословица Thefilthunderthewhitesnowthesundiscovers по своему семантическому строению близка пословицам с противопоставлением black – white, но вместо black во внутренней форме представлен компонент filth. Whiteсвязан с понятием безупречного, незапятнанного и в то же время вместе с компонентом snow используется в пословице для передачи обманчивости внешнего вида объекта. Цветовая характеристика, таким образом, служит для выражения ложности того, что воспринимает глаз.

В 2-х пословицах white сочетается с компонентом horse. В пословице Hethathasawhitehorseandafairwife, neverwantstrouble компонент white выступает как положительная характеристика коня, свидетельство его красоты, что вызывает зависть окружающих и ведет к неприятностям. В пословице Savesomethingforthemanthatridesonthewhitehorse, согласно словарным комментариям, белый цвет коня соотносится с белым цветом волос в преклонном возрасте, со старостью. В пословице, призывающей откладывать что-то на старость, в отличие от предыдущей, присутствует метафорическое переосмысление.

Пословицы с противопоставлением black – white обладают внутренней антонимичностью. Лексемы-цветообозначения выступают в них как полярные цветовые характеристики, передающие полную противоположность окрашенных в данные цвета объектов.

На уровне значения это может просто соответствовать диаметральной противоположности характеристик, как в пословице Ifthemastersaythecrowiswhite, theservantmustnotsay ‘tisblack. Недозволенность перечить хозяину даже в самых абсурдных ситуациях, при полной противоположности мнения хозяина истинному положению вещей передана через контраст противопоставления двух цветов.

Противопоставления black – white может использоваться для утверждения обманчивости внешнего вида, передаваемого через утверждение обманчивости цветовой характеристики объекта. При этом черный цвет объекта, a priori воспринимаемый как отрицательная характеристика, оказывается, не свидетельствует о плохих качествах:

A black hen lays a white egg.

A black plum is as sweet as white.

Противопоставление черного и белого может также соответствовать на уровне значения противопоставлению непорочного, возвышенного и презренного, испорченного.

There is no wool so white, but a dyer can make it black.

Во всех пословицах этой группы blackи white сочетаются с компонентами, называющими объекты, которые действительно могут быть черного или белого цвета: blackhen, blackcrow, whiteegg, whitemilk, whitewool и пр. Процесс переосмысления происходит не в самом цветообозначении, а охватывает всю ситуацию.

Рассмотрение когнитивного пространства, образованного пословицами, позволяет выделить следующие когнитемы-характеристики концепта black: black is imperfect; black is misfortunate; black is evil; black is sad; black is corrupt; black is connected with death; black is the colour of the devil; black is very dirty; black is the opposite of white; black is deceptive. Все эти когнитемы объединены одной общей, характеризующей пословичное восприятие черного цвета в целом: blackisnegative. (Исключение составляет лишь пословица Ablackmanisapearlinafair’swomaneye, в которой речь идет о цвете кожи и не о черном, а о темном цвете). В черный цвет в пословицах окрашены денотаты слов: hen, crow, sheep, camel, plum, pepper, spice, clouds, spot, lines, clothes, devil, man, heart, necessity.

Концепт white слагается из когнитем: white is perfect (immaculate, virtuous); white is clean; white is beautiful; white is connected with old age; white is the opposite of black; white is deceptive. Большинству пословиц свойственна когнитема: white is positive. Носителями признака белого цвета являются: milk, egg, plum, snow, horse, sheep, paper, wall, wool, silver.

В русском материале черный цвет упомянут в 14 пословицах.

В ряде пословиц во внутренней форме говорится о черном цвете одежды монаха:

Чернее монаха не будешь.

Черная одежда не спасет.

Как и в английских пословицах, черный ассоциируется с неизменностью и, как правило, неисправимостью отрицательных черт характера человека.

Черного кота не вымоешь добела.

Сколько ни мой гагару, все черна.

Черный цвет свидетельствует об обманчивости цветовой характеристики, следовательно, ложности внешних признаков объекта:

Черен мак, да бояре едят.

Хоть черненька курица, да на яйцах сидит.

В 2-х пословицах метафорическое переосмысление происходит в самом наименовании цвета, которое сочетается с компонентами, чьи денотаты не обладают реальными цветовыми характеристиками.

Черный день придет – приятели откинутся.

Как душа черна, так и мылом не смоешь.

Черный день существует как самостоятельная фразеологическая единица, только этимологические исследования могут показать, использовалась ли она в качестве таковой при возникновении пословицы, но ее образность, следовательно, осознанность цветовой характеристики, как представляется, сохраняется в пословице. В последней пословице метафорический перенос у цветообозначения живой, о чем свидетельствует упоминание мыла и невозможности отмыть им душу.

В 17 русских пословицах присутствует наименование белого цвета.

Белым может быть как весь представленный во внутренней форме пословицы объект, так и его часть:

Бей сороку и ворону, добьешься и до белого лебедя.

Не живет сорока без белого бока.

В первой пословице «белый лебедь» ассоциируется на уровне значения с желанной целью, наименование белого цвета приобретает положительную коннотацию. Во второй пословице «белый» не имеет коннотативного значения, «белый бок» соотносится с неизменностью некоторых врожденных черт характера человека.

В большинстве пословиц наименование белого цвета имеет положительную окраску:

Сыр калача белее, а мать мачехи милее.

Как и в английских пословицах, белый цвет может подразумевать чистоту объекта:

Когда у Ивашки белая рубашка, тогда у Ивашки и праздник.

В ряде пословиц «белый» приобретает значение «красивый»:

Палата бела, а без хлеба в ней беда.

Белый цвет так же обманчив, как и черный:

Бел снег, да не вкусен.

Воспринимаемый как изначально положительная характеристика, он отнюдь не свидетельствует о других достоинствах объекта.

Противопоставление белого и черного присутствует в 17 пословицах. Как и в английских пословицах, два наименования цвета выступают в качестве полярных цветовых характеристик, которые могут приобретать соответственно положительную и отрицательную окрашенность и на уровне значения пословицы соответствовать противопоставлению добродетельного и порочного, возвышенного и низменного.

Черное к белому не пристанет.

Бела береста, да деготь черен.

Последняя пословица по своему семантическому строению очень близка данной выше английской Thereisnowoolsowhite, butadyercanmakeitblack, можно сказать, что они обладают инвариантной семантической формулой.

Контраст черного и белого, как и в английском материале, выражает обманчивость и неважность цветовой, т.е. внешней характеристики объекта:

Черная корова, да белое молоко.

Черная собака, белая собака, а все один пес.

Противопоставленные наименования цвета могут подвергаться метафорическому переосмыслению, при этом противопоставление прямого значения одного цветообозначения и переносного другого свидетельствует о живом характере метафоры.

Рубашка беленька, да душа черненька.

Платье черненько, да совесть беленька.

Пословицы с противопоставлением черного и белого часто имеют сложное семантическое строение. Например, в пословице Черны ручки, да бела копеечка цветовая характеристика совмещается с семой «грязный» в значении прилагательного «черны» на уровне внутренней формы пословицы. На уровне значения «черны ручки» соотнесены с тяжелым трудом, а «белая копеечка» – с вознаграждением за этот труд. При этом семантика прилагательного «бела» претерпевает переосмысление, на первый план выходит сема «чистый», а цветовая характеристика отступает на задний план. Образуются цепочки в развитии семантики цветообозначений внутри общей семантики пословиц: «черный – грязный – тяжелый, неприятный», «белый – чистый – приятный, честный».

Концепт черного цвета в русской ПКМ состоит из когнитем: черный – испорченный, грязный, тяжелый, печальный, неисправимый, несчастливый, самый темный цвет, связанный с раскаянием и аскетизмом, порочащий окружающих, противоположный белому, обманчивый. Наиболее общим признаком концепта является: черный – плохой. Концепт белого цвета слагается из признаков: белый – неиспорченный, чистый, красивый, холеный, венчальный, противоположный черному, обманчивый. Общей характеристикой является: белый – хороший.

Анализ показывает, что в русских пословицах, как и в английских, обозначения цвета «черный» и «белый» сочетаются с компонентами, чьи денотаты либо целиком являются черными и белыми, либо только частично. Черным цветом в пословицах обладает курица, пташка, гагара, кот, кобель, собака, соболь, платье, одежда, риза, мак, тесто, капуста, сено, коровка, ручки, личико, вода, деготь; белым – лебедь, снег, молочко, калач, мясо, ручки, рубашка, одежда, риза, береста, бок сороки, собака. При этом в некоторых пословицах в семантике наименований цвета, помимо цветовой характеристики, присутствуют семы «чистый», «красивый», «грязный».

Цветообозначения встречаются также в сочетании с пословичными компонентами, чьи денотаты цветом обладать не могут: черный – душа, день, люди; белый – свет, совесть.

Цветовая характеристика свойственна концепту «Птица»: в пословицах упоминается цвет курицы, пташки, гагары, лебедя, сороки. Также характеризуются цветом концепт «Животное» (кот, собака, кобель, корова, соболь) и «Одежда» (одежда, платье, риза, рубашка). В английском материале с соответствующими цветообозначениями выделить цветовую характеристику как более или менее постоянно присущую какому-то концепту не представляется возможным.

Наименование ахроматического цвета grey отмечено в 9 пословицах (в 2-х пословицах в сочетании с лексемой green). В 7-ми из них grey использовано как наименование цвета определенного объекта – цвета волос в старости, седины:

Care brings grey hair.

Death sends its challenge in a grey hair.

В пословицах Allcatsaregreyinthedark и Thegreymareisthebetterhorse компонент grey передает неприметность, невыделенность серого объекта, что соответствует утверждениям исследователей о том, что серый цвет зачеркивает индивидуальность¹.

Одновременно в пословицах о кошках проявляется и обманчивость цветовой характеристики, поскольку то, что кажется серым, на самом деле таковым не является.

Концепт grey включает когнитемы: grey is not noticeable; grey is the colour of hair; grey is deceptive. Носители признака grey: cats, mare, fox, hair, head.

Серый цвет упомянут в 19 русских пословицах. Серыми в пословицах бывают: волк, овца, козел, утица, кафтан, армяк, мыло.

Серый выступает как непременная характеристика волка. Можно сказать, что пословичный волк представляет собой эталонного носителя серого цвета:

Не за то волка бьют, что сер, а за то, что овцу съел.

Что серо, то и волк.

Сер волк, сед волк, а все ему волчья честь.

Не все, что серо, волк.

В последней пословице проявляется также обманчивость и неважность цветовой характеристики, как и в пословице с одновременным упоминанием серого и белого:

Сера овца, бела овца – все один овечий дух.

Серый может приобретать в пословицах созначения «неприметный, простой, некрасивый»:

Соболь да куница бежит да дрожит, а серая овечка лежит да пышет.

Хоть кафтан и сер, а ум не черт съел.

Концепт серого цвета в русской ПКМ обладает большим количеством признаков-когнитем, чем соответствующий английский концепт. Серый – неприметный, обычный, грубый, пасмурный, обманчивый.

В русском языке характеризуются серым цветом в первую очередь пословичные концепты «Животное» и «Одежда».

Хроматические цвета представлены в английской ПКМ в меньшей степени, чем ахроматические.

Компонент green отмечен в 12 пословицах (в 2-х вместе с grey). При этом как цветовая характеристика объекта во внутренней форме он использован только в одной пословице:

The grass is always greener on the other side of the fence.

В. Мидер отмечает, что эта пословица основана на реальном оптическом эффекте – на расстоянии зеленый цвет воспринимается как более яркий и насыщенный, чем вблизи¹. Укажем, что здесь констатируется также и обманчивость цветовой характеристики.

В 3-х пословицах во внутренней форме присутствует метонимический перенос. Например, в пословице Thespringisnotalwaysgreen зеленый цвет растительности в весеннее время года становится характеристикой самого этого времени.

В 3-х пословицах компонент green характеризует не только цвет, но и незначительный возраст объекта:

It is ill prizing of green barley.

Throw the wand while it is green.

Во внутренней форме первой пословицы зеленый цвет свидетельствует о неспелости ячменя, второй – о гибкости свежесломанного прута. Таким образом, на уровне внутренней формы в компоненте green сосуществуют два значения. На уровне значения пословицы эти признаки соотносятся с признаком неполного завершения какого-то дела и признаком податливости детского и юношеского возраста воспитанию.

В других пословицах происходит метафорическое переосмысление компонента green, который сочетается с компонентами, обозначаемые которых зеленого цвета быть не могут: Ahedgebetweenkeepsfriendshipgreen.

При этом в 2-х пословицах обозначение цвета green противопоставлено обозначению цвета grey:

A grey head is often placed on green shoulders.

Grey hairs are nourished with green thoughts.

Существование подобного противопоставления дает основание предположить, что метафора в цветообозначениях живая, что в пословице происходит совмещенная реализация значений цвета и переносных значений.

В пословице Agreenwoundissoonhealed ее составляющая greenwound представляет собой самостоятельную фразеологическую единицу.

Концепт green содержит когнитемы: green is unripe, green is young, green is alive, green is fresh, green is the colour of vegetation, green is deceptive. Носители признака green: grass, barley, wand, spring, winter, Yule, wood, shoulders, wound, friendship, thoughts.

Компонент blue отмечен в 4-х пословицах.

Пословица Bluearethefar-awayhills, как и пословица, описанная В.Мидером, основана на оптическом эффекте: далекие холмы и горы действительно приобретают голубовато-синий оттенок. На уровне значения пословицы bluehills ассоциируются с притягательностью недоступного человеку объекта. Интересно, что синий цвет оказывает завораживающее действие на человека¹, и именно синий задействован в пословичной метафоре для передачи привлекательности недоступного.

В пословице AblueeyeinaPortuguesewomanisamistakeofnature цветообозначение переосмыслению не подвергается и служит в качестве необычной характеристики представителя определенной национальности. В пословице-метафоре Theremaybeblueandbetterblue компонент blueвыступает для передачи обманчивого восприятия отдельных оттенков цвета как одинаковых, что на уровне значения пословицы соответствует возможности уловить различия между одинаковыми, на первый взгляд, объектами.

Концепт blue обладает единичными признаками: blue is desirable; blue is deceptive. Носителями цвета являются: hills, eye.

Компонент brown присутствует в 3-х пословицах и самостоятельно не участвует в пословичном переосмысления, являясь частью устойчивого словосочетания brownbread:

It is a good thing to eat your brown bread first.

Brownbread выступает как символ бедности, стесненных обстоятельств, чье благотворное воздействие на человека в начале жизни декларируется в пословице. Но говорить о реконструкции пословичного концепта brown не представляется возможным.

И, наконец, в одной пословице присутствуют два цветообозначения, относящиеся к оттенкам спектра красного цвета.

Near vermilion one gets stained pink.

Возможность запачкаться ярко-красным цветом киновари, описанная на уровне внутренней формы, соотнесена с ситуацией развращающего действия порочных людей на их окружение, описанной на уровне значения. Можно говорить о существовании в когнитивном пространстве пословицы когнитем: vermilion smears, vermillion is corrupt; pink is corrupted; и об ограниченной реконструкции концептов в рамках одной пословицы.

В русской ПКМ пословиц с наименованиями хроматических цветов также меньше, чем с наименованиями ахроматических.

Отмечено 9 упоминаний зеленого цвета. Зеленый может представлять собой исключительно цветовую характеристику денотата.

Утро вечера мудренее – трава соломы зеленее.

Цветовая характеристика может сочетаться с семой «неспелый»:

Не срывай яблока, пока зелено: созреет и само упадет.

Зеленый цвет, как и в английских пословицах, ассоциируется с молодостью:

Молодо – зелено, погулять велено.

Зелеными бывают в пословицах яблоко, виноград, ветка, трава. Признаки концепта: неспелый, молодой, хороший, цвет растительности.

Синий цвет упоминается в 3-х пословицах. Синим являются одежда (кафтан) и море:

Каков ни есть, а в синем.

Синий цвет одежды воспринимается как красивый. Интересно, что хотя в английском материале нет пословицы, где синей была бы одежда, можно обнаружить поговорку (незамкнутую структуру с вариативностью подлежащего), в которой синий цвет одежды оценивается весьма положительно:

He is in his better blue clothes.

Значение цвета прилагательного «красный» в русском языке является вторичным по отношению к значению «красивый, превосходный». В русском пословичном фонде много пословиц с компонентом «красный» (67 единиц в нашем материале), однако только в 11 красный использован как наименование цвета, а в 56 случаях имеет значения «красивый», «ясный», «хороший». Например, в следующих пословицах «красный» характеризует денотаты по их привлекательности и приятности безотносительно к цвету:

Красную жену не в стенку врезать.

Красна баба повоем, а корова удоем.

Не красна изба углами, красна пирогами.

Как отмечает Н.Б. Бахилина, многие предметы красного цвета одновременно являются ценными, красивыми¹,поэтому часто трудно определить, в каком же значении использовалась лексема при возникновении пословицы, как воспринимается ее значение сейчас. Красного цвета в пословицах бывают ягодка, яблоко, цветок, шапка, колпак, сапожки, ногавка (курицы).

Лексема «красный» обладает положительной коннотацией, чему не мало способствует, очевидно, первичное значение:

Красному яблоку червоточина не укор.

В то же время красный – излюбленный цвет дурака:

В красной шапке узнаешь дурака.

Коли барский дурак, так и красный колпак.

Красный цвет может быть обманчив и не свидетельствовать о достоинствах денотата:

Красна ягодка, да на вкус горька.

«Красный» выступает как непременная характеристика солнца в ПКМ, но хотя солнце и может казаться красным, видимо, все-таки здесь находит проявление отмечаемое Н.Б. Бахилиной свойственное народно-разговорным памятникам употребление этого прилагательного в значении «ясный» по отношению к солнцу².

Не все ненастье, проглянет красное солнышко.

И красное солнышко на всех не угождает.

Можно допустить, что в современном прочтении данных пословиц цветовая характеристика осознается.

Красный в русской ПКМ является постоянным признаком концепта «Головной убор».

К спектру красного относится и алый цвет, упоминаемый в 3-х пословицах. Среди них одна из немногочисленных пословиц о цвете как таковом:

Ал цвет мил на весь свет.

К оранжевому спектру, близкому к красному, можно отнести рыжий, отмеченный в двух пословицах:

У рыжей лисы не чернобровые щенята.

В русской ПКМ обнаруживаются прилагательные-обозначения масти лошади, представляющие собой особые цветонаименования, с ограниченной сферой приложения. К ним относятся буланый, пегий, сивый, соловый.

Не в том сила, что кобыла сива, а в том, чтобы воду возила.

Как видим, в данной пословице масть (т.е. цвет) лошади объявляется несущественной характеристикой.

Сопоставительный анализ показывает сходство и различие в «концептуализации мира в цвете», отражаемой в английских и русских пословицах.

Следует отметить, что концепты цвета занимают гораздо более скромное место в пословичных картинах мира, чем в собственно фразеологических. В обеих пословичных картинах преобладают черный и белый, т.е. ахроматические цвета. Концептуализация мира в английских и русских пословицах происходит, таким образом, преимущественно в черно-белом цвете. Это объясняется приобретаемой данными наименованиями отрицательной и положительной оценочностью. В английской ПКМ наибольшим количеством признаков обладает концепт черного цвета. Черный упоминается в английских пословицах приблизительно в 2 раза чаще, чем любой другой цвет. Ахроматические цвета в русском материале распределены более равномерно, при этом серый цвет занимает в русской ПКМ существенно большее место, чем в английской.

В русской ПКМ хроматические цвета представлены шире, чем в английской.

Похожа концептуализация зеленого цвета в обеих ПКМ: зеленый как цвет растительности, в первую очередь травы, зеленый цвет, связанный с признаком неспелости, преждевременности, зеленый в переносном значении «молодой/ ранний».

В отношении концептуализации других хроматических цветов большого сходства не наблюдается. В английской ПКМ отсутствует красный цвет, характерный для русского пословичного хроматического спектра. Сходство концептуализации синего в немногочисленных пословицах с наименованиями этого цвета в обоих фондах состоит в восприятии его в качестве положительной характеристики денотата как красивого и привлекательного и в осознании обманчивости синей окраски предмета.

В целом переосмысление лексем цвета весьма похоже в пословичных фондах двух языков и соответствует описанному в литературе восприятию различных цветов. Так, черный видится как отрицательная характеристика предмета, ассоциируется с несовершенством, с несчастьем, белый воспринимается как чистый и безупречный. Серый – как незаметный, зеленый – как цвет растительности, цвет связанный с молодостью и свежестью, синий – как красивый, притягательный.

В обеих ПКМ концептуализация цвета связана с восприятием цветовой характеристики как обманчивой и несущественной, не свидетельствующей о внутренних качествах окрашенного в этот цвет денотата. Обманчивость цвета связана в английской ПКМ с черным, белым, серым, зеленым, синим, в русской – с черным, белым, серым, синим и красным цветами. В обеих ПКМ существует инвариантная когнитивная модель «цвет объекта (его внешняя характеристика) дает неверное представление о внутренних качествах объекта». Эту модель можно рассматривать как универсальную модель пословичной концептуализации цвета.

Другой инвариантной когнитивной моделью является модель, основанная на противопоставлении одной цветовой характеристики другой, или же объекта, имеющего один цвет, другому, не обязательно характеризующемуся цветом. На уровне значения это соответствует противопоставлению плохого и хорошего, старого и молодого и пр. Преобладает противопоставление черного и белого цветов.

Концептам цвета свойственна в русской ПКМ большая детализация и конкретизация, чем в английской, что связано с большим количеством пословиц с цветообозначениями в русском пословичном корпусе.

В английской ПКМ характеристику по цвету получает концепт «Животное»: cats, fox, mare, horse, sheep, camel. Наиболее часто упоминается цвет овцы и лошади, овца преимущественно черного цвета, лошадь – белого и серого. Характеризуются цветом концепт птицы (hen, crow) и концепт еды (milk, egg, plum, spice, pepper), также цветовая характеристика присутствует в составе фразеологических единиц brownbread, blackpudding, greenwound. В английской ПКМ эталонным носителем зеленого цвета является концепт растительности.

Для ряда концептов в русской ПКМ признак цвета также обладает определенной значимостью. Так, в пословичном мировосприятии волк является эталонным носителем признака серого цвета. Лошадь в пословицах имеет различную масть, хотя этот признак далеко не превалирующий среди иных признаков концепта лошади. Можно сказать, что в целом характеристику по цвету получают концепты животных. Концепт птицы, представленный в пословицах наименованиями нескольких разновидностей птиц, также обладает признаком цвета, преимущественно черного. Многими цветами (серым, синим, красным, черным, белым) характеризуется концепт одежды.

Для наименований цвета в обоих языках характерно совмещение семы цвета с дополнительными семами. Им также свойственно использование во вторичном значении, осознаваемом как переносное на уровне внутренней формы. В пословицах присутствуют фразеологические единицы с лексемами цвета, образность которых может полностью отсутствовать (brownbread) или быть живой (greenwound, черный день).

Н. Барли отмечает, что в пословицах отражены повседневные, привычные и обыденные отношения предметов¹. В этой связи непонятно, почему столь незначительное отражение получает в пословицах привычный цвет предметов.

Весьма заманчиво предположить, что поскольку исследования показывают, что в пословицах, особенно в некоторых тематических группах пословиц, находит отражение в первую очередь мужской менталитет², а мужчинам свойственна цвето-чувственная слепота³, то и пословичные картины мира цветовой гаммой не отличаются. Однако обращение к лексике сленга, где отражение мужского мировосприятия также преобладает, позволяет получить совершенно иные данные, демонстрирующие широкое участие цветообозначений в семантической и словообразовательной деривации и образовании фразеологических единиц.

Можно было бы также предположить, что отсутствие цветообозначений вызвано рациональным, поучающим характером значения пословиц. Как пишет Н.В. Серов, начиная с Аристотеля, считалось, что в области рационального нет места цвету⁴. Но с другой стороны, значительное количество пословиц представляют собой метафоры, а тот же Аристотель считал цвет метафорическим компонентом описания. И действительно, подавляющее большинство английских и русских пословиц с лексемами цвета – это метафоры.

Преобладание цветовой характеристики в русских пословицах по сравнению с английскими можно объяснить более конкретным, детализованным характером концептуализации мира в русских пословицах, меньшим количеством абстрактных концептов на уровне внутренней формы. Но и в русских пословицах лексем цвета не так уж много.

Очевидно, причину надо искать в следующем: в различии роли цветовой характеристики при номинации отдельных денотатов, как это происходит при образовании фразеологических единиц, производных слов или лексико-семантических вариантов слова, и при номинации ситуации, которое имеет место при образовании пословицы. Цвет является признаком объекта, а не ситуации в целом, поэтому при номинации ситуации цветообозначение используется в тех случаях, когда оно является значимым в когнитивной модели пословицы. Значимость цветообозначения определяется потенциальными возможностями его переосмысления в отношении не отдельного объекта, а законченной ситуации. Как показывает анализ, возможности переосмысления оказываются наиболее востребованными при номинации ситуаций, связанных с обманчивостью внешнего вида объекта, и ситуаций противопоставления.

Иванова Е.В. Какого цвета пословичная картина мира? // Вестник Санкт-Петербургского университета. СПб, 2005. Сер. 9, вып. 2, с. 31-43.

Н.Л. Шадрин

ФРАЗЕОЛОГИЗМ И ВОПРОС О ЕДИНИЦЕ ПЕРЕВОДА

Любое рассмотрение фразеологических проблем перевода обоснованно лишь постольку, поскольку фразеологизмы принимаются за единицы перевода, то есть за такие элементы исходного текста, которые имеют самостоятельную смысловую и стилистическую значимость и потому подлежат передаче в тексте на другом языке. Отсюда первоочередная необходимость решить вопрос о принципиальной возможности выделения фразеологических оборотов в качестве единиц перевода. Такая необходимость возникает вследствие того, что принадлежность фразеологизмов к единицам перевода отнюдь не является самоочевидной. Однако прежде чем говорить об этом, следует остановиться на вопросе о единице перевода вообще, ибо от его решения зависит, в конечном итоге, и фразеологический аспект проблемы.

По справедливой оценке Л.С. Бархударова, «проблема единицы перевода – одна из сложнейших в теории перевода; существуют самые различные точки зрения на этот счет, вплоть до полного отрицания самой возможности существования такой единицы»¹. В науке нет единого подхода даже к основным принципам выделения единицы перевода. Как указывает В.Н.Комиссаров, в качестве такой единицы («переводемы», как называет ее автор) можно либо принять какую-нибудь уже выделяемую в языкознании единицу (или единицы), либо выделить совершенно особую, собственно переводческую единицу. Кроме того, поскольку перевод – это процесс двуязычной коммуникации, то необходимо решить, должны ли единицы перевода выделяться в одном из языков, участвующих в этом процессе, или они должны представлять собой какое-то отношение между отрезками текстов оригинала и перевода².

Представляется несомненным, что единицу перевода надо определять строго в рамках науки о переводе, т.е. как единицу именно переводческую, а не чисто лингвистическую. Это означает, что единицей перевода нельзя считать какую-то одну заранее выбранную единицу языка, иначе говоря, любая единица языка в различных контекстуальных условиях может быть, но может и не быть единицей перевода, а единица перевода, в свою очередь, может совпадать или не совпадать с единицей какого-то одного уровня языковой иерархии. Поэтому неправы те исследователи, которые называют идеальной единицей перевода, например, слово¹ или предложение². «Что ею не может быть признано слово, – пишет А.В. Федоров, – сомнений не вызывает. Но автономной и постоянной единицей не может считаться и предложение и даже более крупный отрезок текста..., ибо слишком переменный характер имеют смысловые и в особенности стилистические отношения между всеми этими отрезками текста»³.

Более сложным оказывается вопрос о том, следует ли выделять единицу перевода только в одном (и если да, то в каком именно) из языков, участвующих в процессе перевода, или она должна отражать также и некое отношение между отрезками текстов оригинала и перевода.

Обратимся к определению, сформулированному одним из сторонников второй точки зрения и гласящему, что единица перевода – «это минимальный отрезок текста на ИЯ, вместо которого можно подставить отрезок текста ПЯ, отвечающий в плане содержания требованию сохранения инвариантности»⁴. Поскольку потенциальные эквивалентные отношения одного и того же ИЯ (исходного языка, языка оригинала) и разных ПЯ (переводящих языков, языков перевода) неодинаковы, то, следовательно, и единицы перевода по отношению к разным ПЯ будут выделяться разные: «то, что является единицей при переводе с русского на французский, может не быть единицей при переводе на немецкий»⁵. Наглядным подтверждением этого служит следующий пример⁶. Английское словосочетание white horse при переводе на немецкий язык выступает как одна единица, потому что немецким соответствием этого словосочетания является слово Schimmel; но при переводе на французский оба лексических элемента становятся самостоятельными единицами, так как английское выражение white horse и французское chevalblanc тоже состоят из двух слов.

Близкое к вышеприведенному определение единицы перевода предлагает Л.С. Бархударов, в основе концепции которого лежит, однако, не речевое понятие (отрезок текста), а языковое (единица языка). Согласно этому определению, единицей перевода является наименьшая языковая единица в тексте на ИЯ, имеющая соответствие в тексте на ПЯ. Исходя из того, что единицей перевода может быть единица любого языкового уровня, автор различает перевод на уровне фонем (для письменной речи – графем), на уровне морфем, на уровне слов, на уровне словосочетаний, на уровне предложений, на уровне текста¹.

Данная классификация получила широкую известность, поэтому существует необходимость более внимательно рассмотреть ее под специально фразеологическим углом зрения.

В этом плане приходится прежде всего отметить ее внутреннюю противоречивость. С одной стороны, когда фразеологизм оказывается наименьшей единицей языка в тексте на ИЯ, имеющей соответствие в тексте на ПЯ, то он является, по определению, единицей перевода. С другой же стороны, поскольку единицей перевода может быть только единица какого-то языкового уровня, а фразеологический уровень в принятом автором наборе уровней языковой иерархии отсутствует, то фразеологизм как таковой вообще не может претендовать на статус единицы перевода. И действительно, в концепции Л.С.Бархударова фразеологизмы представлены не как самостоятельные единицы перевода, а как частные случаи перевода на уровне словосочетаний и на уровне предложений, а также на уровне слов.

Относительно первых двух уровней нужно сразу же заметить, что поскольку на уровне словосочетаний и предложений переводятся не только устойчивые, но и многие переменные образования, то получается, будто в плане перевода между фразеологизмами разной синтаксической структуры меньше общего, чем между фразеологизмами и однотипными им по синтаксической структуре переменными образованиями. С этим вряд ли можно согласиться, так как общие семантико-стилистические свойства, присущие фразеологическим оборотам разных структурных разрядов, объединяют все разряды с точки зрения перевода, отделяя их в то же время от переменных образований той же синтаксической структуры.

Нет сомнения, что вопрос о фразеологизме как единице перевода вообще не следует решать на основе структурно-грамматических критериев, ибо один и тот же оборот может грамматически оформляться в контексте по-разному. Эти различия носят как регулярный (системно-языковой), так и нерегулярный (речевой) характер. Примером первого служат так называемые номинативно-коммуникативные ФЕ, имеющие структуру словосочетания при употреблении глагольного компонента в действительном залоге и структуру предложения при употреблении того же компонента в страдательном залоге¹. К ним относится и выражение tospillthebeans («выдать секрет, проболтаться»), которое Л.С.Бархударов приводит как иллюстрацию перевода фразеологического оборота на уровне словосочетания²: при употреблении глагольного компонента в страдательном залоге этот оборот трансформируется в предложение, которое и переводится на уровне предложения (Thebeanswerespilled – «Секрет был выдан»). Поскольку в обоих вариантах употребления фразеологизм сохраняет свое языковое тождество, то выходит, что одна и та же единица языка может выступать в качестве двойной единицы перевода – и как словосочетание, и как предложение.

Нерегулярные изменения грамматической структуры выражаются в придании английским фразеологизмам формы сложных слов с дефисным (при использовании в атрибутивной функции, например, dog-in-the-mangerattitude, stab-in-the-backtactics¹) или слитным написанием (например, sonofabitch вместо son of a bitch). В подобных случаях оказывается, что устойчивые обороты переводятся на уровне слов, хотя и не утрачивают своей фразеологической сущности.

Л.С. Бархударов допускает и возможность пословного перевода фразеологизмов – в тех случаях, когда в ИЯ и ПЯ имеются обороты с совпадающей внутренней формой, напр., toplaywithfire – «играть с огнем»². Нетрудно видеть, однако, что при этом в качестве единицы перевода принимается не фразеологизм как таковой, а каждый из составляющих его лексических компонентов. С такой трактовкой согласиться нельзя, поскольку в переводческой практике подобные фразеологизмы передаются не поэлементно, а как семантически и структурно целостные единицы. Это значит, что русский переводчик не дробит фразеологизм оригинала на составные части и не передает каждую из них по отдельности, а пользуется имеющимся в его языке готовым глобальным соответствием – выражением “играть с огнем”. (Точно так же немецкий переводчик использует в этом случае оборот mitdem Feuerspielen, а французский – joueraveclefeu). Таким образом, поэлементное совпадение приведенных фразеологизмов в текстах на ИЯ и ПЯ – это не результат переводческого акта, а проявление эквивалентности фразеологизмов в сопоставляемых языках.

Если придерживаться уровневых критериев обнаружения единиц перевода, то правомерность причисления фразеологизмов к этим единицам оказывается зависящей не от грамматического уровня, на котором осуществляется перевод (таких уровней три – уровень словосочетания, уровень предложения и уровень слова), а от того, выделяются или не выделяются единицы фразеологии в качестве самостоятельного уровня языковой иерархии. Поскольку вопрос об этом уровне остается дискуссионным (некоторые ученые обосновывают необходимость его выделения, другие, наоборот, высказываются против него), то можно принять упомянутую зависимость как гипотезу и проверить ее, опираясь на предлагаемый А.В. Куниным перечень основных (или базисных) языковых уровней, в который наряду с фонологическим, морфемным и лексическим уровнями включен также и фразеологический¹. Приобретая в этом перечне статус единицы «собственного» языкового уровня, фразеологизм тем самым получает право и на статус единицы перевода. Теперь уже можно говорить о том, что независимо от синтаксической структуры оборота его перевод всегда осуществляется на уровне фразеологизма. Казалось бы, соответствие между уровнем перевода и уровнем языковой иерархии как основы для установления единицы перевода в таком случае полностью сохраняется. Однако такое утверждение было бы ошибочным, потому что по условиям контекста может потребоваться одновременная передача и на уровне всего оборота в целом, и на уровне отдельных лексических элементов (например, когда в результате окказионального преобразования актуализируется лексическое значение слов-компонентов или семантическая двуплановость всего словосочетания). Хотя передача прямого словарного значения лексических компонентов и в этих случаях имеет не самодовлеющую ценность, а составляет в конечном счете лишь часть задачи по переводу именно фразеологизма, все же формально перевод осуществляется не только на фразеологическом, но и на лексическом уровне.

Отсюда следует, что и выделение фразеологии в качестве самостоятельного уровня языковой иерархии еще не обеспечивает единицам этого уровня права называться единицами перевода, что, в свою очередь, означает одно из двух: либо фразеологизмы вообще не могут претендовать на статус единиц перевода, либо выделение единиц перевода не должно быть связано с уровнями языковой иерархии и не должно ставиться в зависимость от выраженного в ее терминах уровня перевода. Имеются все основания полагать, что правильным является второй вывод. Применительно к фразеологии это означает, что ее единицы могут считаться единицами перевода вне зависимости от того, выделяется она в самостоятельный языковой уровень или не выделяется.

Известно, что переводными соответствиями фразеологизмов часто оказываются не только фразеологические, но и переменные словосочетания и предложения, а также отдельные единицы лексики; с другой стороны, и фразеологизмы нередко становятся переводными соответствиями слов, свободных словосочетаний и предложений. Отсюда ясно, что учитывать соотношение двух языков при рассмотрении вопроса о фразеологизмах как единицах перевода невозможно, и выделение таких единиц должно производиться только в тексте оригинала.

Единицы перевода не могут отождествляться с единицами или категориями постоянных межъязыковых соответствий, их выбор зависит от множества лингвистических и экстралингвистических факторов, устанавливаемых в процессе анализа переводимого текста. «Когда переводится художественный текст (рассказ, роман или пьеса), то перевод каждого слова, каждой реплики, каждого предложения зависит от идейно-художественного замысла автора, от особенностей его индивидуального стиля, от интонации и ритмо-мелодики целого и отдельных частей повествования, от речевых характеристик персонажей»¹. Как правило, перевод не только целого произведения, но и более или менее обширных его частей не может быть выполнен в виде единого акта, поэтому переводчик последовательно передает какие-то отдельные фрагменты текста (предложения, группы предложений, абзацы), внутри которых выделяются минимальные отрезки, имеющие ту или иную смысловую или стилистическую значимость и потому подлежащие воспроизведению средствами другого языка; эти-то минимальные отрезки текста и становятся микрообъектами, или единицами, перевода.

Сегментация текста на единицы перевода производится не по признаку соотнесенности с принятыми единицами или уровнями языковой иерархии, а по степени той важности, которую приобретает передача семантической и стилистической информации, содержащейся в отдельных элементах исходного текста, для достижения общей адекватности перевода. Следовательно, выделение единиц перевода осуществляется не по формальному, а по функциональному принципу: подлежат передаче элементы оригинала, имеющие собственную семантическую или стилистическую функцию, сохранение которой важно с точки зрения полноценности перевода. Таким образом, единица перевода – это такой фрагмент исходного текста, который обладает собственной семантико-стилистической значимостью и потому подлежит воспроизведению в тексте на другом языке с целью достижения общей адекватности этого текста оригиналу. Из этого определения следует, что единица перевода является не лингвистической (или прагматико-лингвистической), а собственно переводческой величиной.

Последнее утверждение означает, что единицей перевода может в принципе стать не только любой языковой элемент независимо от его отношения к лингвистическим уровням, но и такой элемент оригинала, который вообще не соотносится непосредственно с той или иной единицей языка, однако выполняет смысловую и/ или стилистическую функцию, подлежащую отражению в тексте перевода. Поясним сказанное на примере комедии О. Уайльда «Как важно быть серьезным», где единицей перевода фактически становится соположение двух омонимичных слов – прилагательного earnest и имени собственного Ernest. Этот прием несет самостоятельную семантико-стилистическую нагрузку, что подтверждается следующей цитатой: YouanswertothenameofErnest. You look as if your name was Ernest. You are the most earnest-looking person I ever saw in my life.

В данном случае нельзя говорить об этих двух словах как об отдельных единицах перевода, ибо их передача на уровне каждого слова ничего не дает (или дает бессмыслицу, например: «Ты отзываешься на имя Эрнест. У тебя и вид такой, будто тебя зовут Эрнестом. У тебя вид самого серьезного человека, которого я встречала в своей жизни»). В то же время они не образуют единого синтаксического и семантического целого и поэтому не могут переводиться ни на уровне словосочетания, ни на уровне предложения. Таким образом, единицей перевода здесь оказывается не единица того или иного языкового уровня, а стилистический эффект, создаваемый омонимическим совмещением двух слов на фоне различия в их значении¹.

Разбор этого примера показывает также, что единица перевода выявляется в тексте оригинала безотносительно к тому, обнаруживается или не обнаруживается ее соответствие в тексте перевода. Поэтому тот факт, что обыгрывание омонимии двух слов делает их одной единицей перевода, ничуть не становится менее очевидным только из-за того, что передать семантико-стилистическую функцию этого приема в переводном тексте по лингвистическим причинам не удается.

Поскольку элементы той или иной подсистемы языка не могут быть априорно объявлены единицами перевода, то возникает естественный вопрос, почему исследователи, придерживающиеся самых разных взглядов и направлений, единодушно утверждают, что фразеологизмы относятся к таким единицам. «Вообще недискретные словосочетания уровня нормы, – пишет, например, Ю.С. Степанов, – все являются ЕП (единицами перевода) на уровне сообщения...»². Аналогичное мнение высказывают и специалисты по машинному переводу³. Представители французской школы сопоставительной стилистики тоже считают, что идиомы и языковые клише являются несомненными единицами перевода⁴. Причина подобного единства взглядов – чисто эмпирическая: все дело в том, что абсолютное большинство фразеологизмов в абсолютном большинстве случаев их употребления выполняет семантически и стилистически релевантные функции, которые должны находить отражение в переводном тексте. Это и позволяет обобщенно говорить о принципиальной принадлежности фразеологизмов к числу единиц перевода.

Шадрин Н.Л. Фразеологизм и вопрос о единице перевода // Теория и практика перевода, вып. 13. Киев, 1986, с. 59-65.

Хостай И.С.

СИСИТЕМНО-ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ БИБЛЕЙСКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ

В АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ

Фразеологические библеизмы являются одной из микросистем фразеологии. В эту микросистему входят единицы, разные по своему лингвистическому статусу, структурным типам и семантическим характеристикам. Однако все они объединены фактом принадлежности к одному генетическому источнику – Библии, а также характеризуются общими для них чертами и особенностями.

Несмотря на то, что библейские фразеологизмы представляют собой важный и интересный пласт фразеологии во многих языках мира, их изучение до сих пор остается одной из малоисследованных языковедческих проблем. Актуальность данного исследования обусловлена необходимостью изучения различных фразеологических микросистем языка с точки зрения их генезиса, места и роли в языке, а также их номинативно-системных и функциональных характеристик. Основной целью исследования является рассмотрение номинативно-системных и функциональных характеристик фразеологических единиц библейского происхождения в современном английском языке.

Достижение этой цели предполагает решение следующих задач:

выделение и описание полного корпуса ФБ современного английского языка;

рассмотрение основных номинативных характеристик ФБ;

изучение лингвистического статуса прототипов ФБ и их классификация;

анализ путей и особенностей фразеологизации прототипов ФБ, а также характера отношений между ФБ и их прототипами;

определение места ФБ в системе современного английского языка и описание основных системных характеристик этих единиц номинации;

изучение функциональных характеристик фразеологизмов библейского происхождения в современной англоязычной художественной и публицистической литературе.

Методологической основой работы является фразеологическая концепция проф. A.B. Кунина¹.

Для решения поставленных задач в работе используются следующие методы исследования: метод фразеологической идентификации, метод словарных дефиниций, метод аппликаций, семный анализ, контекстуальный анализ, а также элементы количественного анализа.

Материалом исследования является корпус английских фразеологических единиц библейского происхождения (всего 523 единицы), извлеченных из фразеологических словарей и справочников разных типов.

Анализ прототипов ФБ проводится по Библии Короля Якова¹. Выбор этого варианта Библии продиктован тем, что именно данный перевод с латинского языка обогатил английский язык множеством устойчивых сочетаний, которые употребляются в нем и сегодня. Это каноническое издание, утвержденное церковью, не включающее апокрифов, народных сказаний и т.п. В качестве вспомогательного материала привлекается Библия на русском языке.

Анализ функционирования ФБ проводится на материале произведений художественной литературы американских и английских авторов XIX–XX веков, а также англоязычной публицистики (около 10000 страниц текста). Общее количество исследованных примеров употребления ФБ равняется 1500.

В ходе исследования выверяется существующий корпус ФБ в современных словарях и списках (у Л.П. Смита – 158 единиц) и впервые в полном объеме выявляются ФБ английского языка. Особое внимание при этом уделяется проблеме прототипов ФБ: дается их структурно-семантическая классификация и рассматриваются характеристики ФБ в связи с особенностями их прототипов. В работе делается также попытка рассмотрения функционирования ФБ в прагматическом плане, а также особенностей узуального и окказионального использования этих единиц.

Для решения основных задач исследования проводится поэтапный анализ ФЕ библейского происхождения.

Первый этап заключается в отборе материала исследования. Для этого используется атрибуционная методика², что позволяет выделить из фразеологических словарей, справочников, словарей пословиц и цитат ФЕ библейского происхождения, а также их варианты. Одной из важных процедур этой методики является процедура атетезы – «отведение» от первоисточника ложно приписываемых ему ФБ. В результате устанавливаем случаи фиксирования словарями так называемых «ложных» библеизмов, то есть единиц, употребление прототипов которых зафиксировано в более ранних источниках, чем Библия, хотя широко известными они стали лишь благодаря употреблению именно в тексте Библии. К таким ложным библеизмам относятся: chastisesmbwithscorpions– сурово наказывать кого-либо, терзать; asclearascrystal – чистый, как стекло, кристально чистый.

В ряде случаев словари включают обороты, созданные каким-либо автором на основе библейского текста или сюжета. Такие выражения не относятся к числу фразеологизмов библейского происхождения в нашем понимании этого термина, хотя именно библейская ситуация послужила основой их создания, например, ФЕ out-HerodHerod – быть очень жестоким, превзойти всех своей жестокостью была создана У. Шекспиром на основе библейского сюжета о царе Ироде, приказавшем уничтожить всех младенцев в Вифлееме, после того как он узнал о рождении Иисуса Христа.

На следующем этапе анализа изучаем прототипы ФБ, так как именно на их фоне библейские фразеологизмы выявляют свою сущность.

В данной работе под прототипом ФБ понимается тот языковой или ассоциативный материал, на базе которого материализуется значение новой единицы.

Выделяем четыре вида прототипов ФБ: переменные словосочетания или предложения, устойчивые выражения фразеологического характера, цитаты и событийные прототипы. Анализ материала показывает, что генетическими прототипами ФБ в большинстве случаев (100) являются непереосмысленные переменные словосочетания, которые тождественны ФБ по своему лексическому составу и грамматической структуре и отражают реальные связи вещей и явлений действительности, например: beforesmb'sface – перед чьим-либо лицом, appealtoCaesar – обратиться к кесарю и т д.

Разновидностью прототипов данной группы являются переменные предложения, например, thereweregiantsintheearthinthosedays –были на земле исполины, однако, среди анализируемых единиц они встречаются редко.

В основе сравнительно небольшого числа библейских фразеологизмов (выявлено 18 случаев) лежит прототип-цитата, точнее, тот ее тип, который называется цитатой «классической»¹. Классическая цитата автосемантична, информационно-избыточна и сохраняет ассоциативную связь с текстом-источником. От прототипов-переменных предложений прототипы-цитаты отличаются некоторой афористичностью значения. Примером может служить отрывок из Библии:

The words of the Preacher, the son of David, king of Jerusalem: «For in much wisdom is much grief: and he that increaseth knowledge increaseth sorrow» [Ecclesiastes, 1:18].

Еще одним видом прототипов ФБ являются устойчивые выражения фразеологического характера, куда относятся устойчивые словосочетания, компаративные конструкции и выражения пословичного характера. Особенностью прототипов данного вида является то, что уже в самом тексте Библии эти обороты употребляются как единицы с переносным смыслом составляющих их компонентов. Наличие в библейском источнике большого количества таких единиц с переосмысленным значением объясняется прежде всего художественным своеобразием Библии, которая не только излагает положения христианского вероучения, но также эмоционально воздействует на людей при помощи ярких, запоминающихся образов. Эта прагматическая цель, по-видимому, и повлияла на введение авторами в текст Библии таких устойчивых словосочетаний, как thesaltoftheearth – соль земли (передовая часть человечества); abeam(mote)insmb's(one'sown)eyes – бревно в собственном глазу (собственный недостаток) и т. п. Устойчивые словосочетания являются самой многочисленной группой среди прототипов ФБ (324 случая употребления прототипов данного вида).

В прототипах-компаративных конструкциях типа (as)hardasthenethermillstone –жесткий, как нижний жернов первый компонент, обозначающий признак, обычно употребляется в буквальном значении. Функция второго компонента заключается в усилении признака, обозначаемого первым компонентом. Характерной чертой прототипов данного вида является частичная переосмысленность значения.

Прототипы-выражения пословичного характера, также принадлежащие ко второй группе прототипов ФБ, – это устойчивые выражения, представляющие собой законченные суждения и характеризующиеся спецификой формы выражения.

Анализ материала показывает, что среди прототипов ФБ выражения пословичного характера занимают незначительное место по сравнению с прототипами-переменными словосочетаниями и прототипами-устойчивыми словосочетаниями. Эти обороты осознаются как выражения пословичного характера благодаря не только структурному оформлению в виде предложения, но и их яркой образности, общности и универсальности значения. Примерами подобных прототипов являются выражения: answerafoolaccordingtohisfolly –отвечай дураку no глупости его, pridegoesbeforedestruction– гордыня предшествует погибели и другие.

Прототипы-устойчивые выражения фразеологического характера являются потенциальными фразеологизмами, которые хотя и обладают переосмысленным значением, устойчивостью и воспроизводимостью, а также такими чертами, как образность и метафоричность, все же не являются языковыми единицами в тексте Библии, поскольку находятся пока в стадии своего становления.

Как особые знаки номинации, обладающие широкой семантической основой и недетализированностью, фразеологизмы вообще и библейские фразеологизмы в частности могут обслуживать как элементную, так и «событийную номинацию» (термин В.Г. Гака), то есть обозначать не только отдельный элемент действительности, но и целое событие или ряд событий, микростуаций. В основе таких фразеологизмов лежит какой-либо библейский сюжет, являющийся прототипом особого рода. Такие событийные прототипы(или аллюзии¹) сочетают в себе как языковую (отдельные слова из библейского текста), так и внеязыковую (содержание библейского сюжета) основы. В первом случае перед нами – элементная аллюзия, например: ФБ adoubtingThomas–фома неверующий, неисправимый скептик, который был образован на основе библейского рассказа об апостоле Фоме, который не верил в воскресение Христа, пока не увидел Иисуса своими глазами. В библейском тексте употребляется лишь один элемент вышеприведенного фразеологизма – имя собственное Thomas, во втором – безэлементная аллюзия, например: agiftoftongues– способность к языкам.

Таким образом, первичная ситуация служит в дальнейшем мотивом фразеологизации данных словосочетаний или предложений и обусловливает их высокую аллюзивность, которая понимается как способность навести мысль читателя (слушателя) на нужные лица, обстоятельства, ситуации.

Среди исследуемых случаев событийных прототипов ФБ преобладающими являются элементные аллюзии (21 случай из 28). И, несмотря на общее низкое число событийных прототипов среди прототипов ФБ, можно предположить, что этот вид прототипов в большей степени присущ единицам исследуемой микросистемы по сравнению с другими микросистемами фразеологии.

Анализ соотношения ФБ и их прототипов предполагает прежде всего установление объективных закономерностей образования и развития ФБ на базе их прототипов, а также рассмотрение особенностей ФБ по сравнению с их прототипами в современном английском языке. Результаты анализа свидетельствуют, что наиболее распространенной формой семантического преобразования, определяющей пути и способы появления ФБ, является полное или частичное переосмысление переменных сочетаний слов и предложений, то есть прототипов первой группы.

Большинство ФБ английского языка образованы от своих прототипов в результате метафорического переноса, причем характер переноса зависит от того, в каких именно параметрах ФБ совпадают со своими прототипами, то есть какие именно аспекты реальной действительности отражены в переносном значении. Выбор общего семантического признака, мотивирующего перенос, имеет большое значение, так как признак, лежащий в основе номинации, может облегчить или осложнить адекватное понимание метафоры.

В большинстве случаев метафорический перенос происходит по следующим направлениям: 1) по качеству: one'sewelamb – бесценное сокровище, единственное дитя; 2) по состоянию: ahousedividedagainstitself(cannotstand) – раздор между своими, междоусобица; 3) по функции: one'sguidingstar – путеводная звезда (что-либо или кто-либо, определяющее каким-либо образом чью-либо жизнь, деятельность).

При метонимическом переосмыслении между значением фразеологизма и его прототипа сохраняется более тесная связь, чем между значениями при метафорическом переносе, так как переосмысление исходных словосочетаний осуществляется на основе реальных связей между предметами, действиями или явлениями, которые отражают: 1) отношение части к целому: adropinthebucket – капля в море; 2) отношение между органом и функцией, которую он выполняет: therighthandsoffellowship – средство общения, пути общения; 3) отношение между именем и тем, что с этим именем связано: Solomon'swisdom – мудрость Соломона, наивысшая мудрость.

Еще одной особенностью, присущей ФБ, является способность этих единиц к символическому переосмыслению, которое занимает промежуточное положение между метафорой и метонимией.

В библейских выражениях представлены символы разных видов: оценочные символы, содержащие потенциальные семы оценки положительные или отрицательные, например, в ФБ theangeloflight– дорогой, всеми любимый человек слово-символ angel придает положительную оценочность всему фразеологизму. Отрицательную оценочность несет в себе ФБ thirtypiecesofsilver – тридцать серебренников, обозначающий целую ситуацию и являющийся символом предательства. Определенным символическим значением в составе ФБ обладают также прилагательные цвета, такие как green, white, придающие фразеологизмам положительную оценочность, например, inthegreentree – в дни процветания и расцвета; (as)whiteassnow – белоснежный, чистый, символы-зоосемизмы, например: harmlessasdoves – безобидный (как голубь); deaddog – бесполезный, никчемный человек. Также довольно часто в составе ФБ английского языка в качестве символов употребляются соматизмы hand, foot, head, heart и некоторые другие (hand – символ помощи, heart – символ души, сущности человека, head – важности, важнейшей части чего-либо). Нередки случаи, когда в ФБ употребляются символы, которые называют «символами в сильном смысле слова» (Баранов, Добровольский, 1995). К ним можно отнести слово сuр – чаша, которая является символом судьбы, и cross – крест как символ христианства и страдания. Эти слова-символы имеют языковые корреляты в библейских выражениях типа: lettinscuppassfromme– книжн. возвыш. да минует меня чаша сия; bearone'scross – нести свой крест (безропотно переносить все превратности судьбы).

Многие из ФБ являются «символами в квадрате». Это значит, что такие фразеологизмы, как Juda'skiss – поцелуй Иуды, Solomon'swisdom – мудрость Соломона и другие помимо присущего им общего символического значения включают в свой состав имена собственные, сами по себе являющиеся символами. Так, слово Juda употребляется в значении предатель, Solomon – в значении человек, известный своей мудростью.

Дальнейшее преобразование прототипов-устойчивых сочетаний фразеологического характера, обладающих переосмысленным значением уже в тексте Библии, происходит по пути развития фразеологической абстракции, получения необходимой информационной избыточности, семантического обновления. Многие ФБ сохранили свое значение неизменным в течение столетий, например, theAlphaandOmega – альфа и омега (начало и конец, суть, самое существенное), в других же произошли качественные сдвиги в лексической и семантической структуре, которые выражаются в активной трансформации лексического состава части ФБ, в развитии фразеологической полисемии, сужении и/ или расширении объема значений этих единиц.

Интересным является пример того, как происходило развитие значения ФБ fallfromgrace. Сначала этот фразеологизм имел религиозное значение отойти от истиной веры, погубить душу. Затем, в процессе семантического обновления фразеологизм получил обобщенно-образное значение терять чье-либо расположение, которое также закрепилось в его смысловой структуре. Однако наблюдается и обратный процесс сужения значения данного ФБ и приобретения им нового значения, близкого к первоначальному религиозному грешить, сбиваться с пути истинного.

Вполне закономерен, на наш взгляд, процесс перехода прототипов-цитат в ФБ, так как он определяется стремлением языка к экономии языковых усилий. Однако не все цитаты становятся фразеологизмами. Слабые перспективы развития системно-языковой знаковости цитат и их перехода во фразеологические библеизмы объясняются структурной осложненностью подобных единиц и, как результат этого, их функциональной тяжеловесностью. A.M. Каплуненко указывает, что эти факторы приводят к низкой семантической спаянности компонентов и невозможности их структурного опрощения.

Изучение проблемы преобразования прототипов показывает, что цитаты, перешедшие в ФБ, как правило, являются выражениями гномического характера, равными в структурно-семантическом отношении законченному предложению, имеющими назидательное, духовно-нравственное, этическое содержание и обладающими признаками фразеологической устойчивости и воспроизводимости, например, theraceisnottotheswift, northebattletothestrong – выживает сильнейший. Иногда бывает трудно установить границы между цитатой и гномическим выражением. Основное различие между ними – в разном характере воспроизводимости. ФБ – это устойчивая языковая единица, а цитата – неязыковая единица, обладающая устойчивостью лишь в составе авторского контекста. Кроме того, фразеологическую воспроизводимость отличает от цитирования потеря ассоциативной связи с текстом-источником и гораздо большая вариативность.

Интересно происходит образование ФБ на основе событийных прототипов. Созданный на основе какой-либо ситуации фразеологизм концентрирует в себе содержание целого сюжета в результате своеобразной эссенциализации, компрессии образа, что находит выражение в аллюзии как способе фразеологизации. Такие ФБ как theprodigalson, thelostsheep мотивируются идеей целого сюжета. Другие же, например, agoodSamaritan, thepatienceofJob и т.п. мотивируются не столько идеей сюжета, сколько каким-то из его фрагментов, несущественных для общей идеи. В основу данных оборотов лег образ библейского персонажа или какая-то его черта.

Еще одним важным способом создания ФБ является структурно-семантическая деривация, или процесс вторичной фразеологизации, когда новые фразеологические библеизмы возникают на основе уже существующих в языке единиц.

Проведенное исследование позволяет сделать вывод, что постоянным источником пополнения библейской фразеологии путем фразеологической деривации являются коммуникативные единицы – пословицы и примыкающие к ним выражения гномического характера. Такие единицы членятся на более мелкие части, давая жизнь иногда нескольким ФБ другого структурного типа, в значении которых присутствуют имплицитные компоненты. Количество вновь образованных единиц может колебаться от 1 до 6. Например, от выражения СаntheEthiopianchangehisskinortheleopardchangehisspots? – может ли эфиоп переменить кожу свою или барс сменить пятна свои?в результате редукции первоначального оборота образовано шесть ФБ, активно употребляющихся в языке: 1) TheEthiopiancannotchangehisskin; 2) changeone'sskin; 3) changeone'sspots; 4) Cantheleopardchangehisspots? 5) Can the Ethiopian change his skin? 6) A leopard never changes his spots.

Семантическим процессом, сопутствующим фразеологической деривации, является эллипсис. В эллиптированных ФБ сохраняется образная мотивировка, так как в их лексическом составе опускаются компоненты, несущественные для фразеологического значения. В результате эллипсиса возникают так называемые квантитативные варианты. Так, от пословицы theoldleaverleavenththewholelumpof – старая закваска все тесто квасит образовались два ФБ: leaventhewholelumpof – задавать тон и oldleaven –старая закваска (о старой гвардии).

Одним из путей образования ФБ является варьирование компонентов, то есть использование структурно-семантических образцов для создания новых единиц путем частичного изменения компонентного состава, в результате чего образуются фразеологические варианты. Вариативность ФБ относится к общесемантическим категориям, таким как полисемия, антонимия, синонимия, и является проявлением системности фразеологии.

Целью следующего этапа исследования выдвигаем рассмотрение системных характеристик ФБ.

В данной работе варьирование ФЕ библейского происхождения рассматривается в аспекте типологии вариантов и в тесной связи с процессами фразообразования.

Анализ библейского материала с точки зрения его варьирования проводится по следующим направлениям: 1) варьирование прототипов ФБ; 2) варьирование ФБ в системе языка (узуальные вариации); 3) варьирование ФБ в речи (окказиональные вариации).

Говоря о варьировании прототипов ФБ в тексте Библии, мы разграничиваем следующие понятия: 1) вариации прототипов ФБ в той версии, на материале которой проводится исследование – (KJV) и 2) вариации прототипов ФБ, выявленные на основе различных версий Библии (имеются в виду новые, более современные версии Библии – NewInternationalVersion (NIV) и NewAmericanStandardBible (NASB).

Сравнение разных вариантов Библии показывает, что большинство библейских прототипов обладают неизменностью как плана выражения, так и плана содержания. Однако часть прототипов ФБ английского языка в новых интерпретациях либо не употребляется вообще, как, например, kickagainstthepricks – лезть на рожон, либо претерпела структурно-семантические изменения: ср. (out of the mouth) of babes and sucklings (KJV), from the lips of children and infants (NIV) и from the mouth of infants and nursing babes (NASB); the patience of Job (KJV), Job's perseverance (NIV) и the endurance of Job (NASB).

Можно предположить, что подобные изменения вызваны не реальной необходимостью обновления языка Библии, а субъективными интенциями создателей новых переводов библейских текстов. В ряде случаев подобные попытки модернизировать язык Священного Писания приводят к потере красочных, ярких, хорошо известных выражений, которые уже вошли в систему языка и стали лексикографической нормой.

Вариации прототипов ФБ в тексте KJV не являются типичными. Это может быть объяснено тем, что, несмотря на все богатство выразительных языковых средств, Библия остается каноническим текстом, стремящимся к неизменности выражения основных положений христианского вероучения. Удалось выявить лишь отдельные случаи такого варьирования, когда одна и та же единица имеет варианты либо в рамках одного предложения, либо в разных главах Библии. Как правило, в этих прототипах варьирование происходит на уровне одного или двух компонентов, например, like(as)alamb(sheep)totheslaughter – как агнец на заклание (безропотно, безмолвно).

Гораздо шире варианты представлены среди самих ФБ. Такие варианты зафиксированы в лексикографических источниках и активно употребляются в современном английском языке, причем вариации компонентного состава ФБ могут носить как узуальный, так и окказиональный характер.

Под узуальными вариациями ФБ мы понимаем различия, не нарушающие внутренней организации исходного фразеологизма, когда изменения в плане выражения ФБ не влекут за собой изменения в плане содержания, то есть основным признаком узуальных фразеологических вариантов является наличие семантического тождества. Для фразеологических единиц библейского происхождения в большой степени характерен структурный вид варьирования. При анализе материала были выявлены: лексические варианты – proclaim(cry, shout)upon(from)thehousetops; грамматические варианты – thegateofheaven –thegatesofheaven, позиционные варианты – gothroughfireandwater – gothroughwaterandfire.

Менее распространенным видом является структурно-функциональное варьирование ФБ, при котором образуются структурные разновидности фразеологизмов, характеризующиеся наличием дополнительной информации, например, информации о стилистической принадлежности ФБ. Так, например, ФБ throwinone'slotwith– связать свою судьбу с кем-либо в результате замены стилистически нейтрального компонента throw на стилистически маркированный cast приобретает книжный характер.

Вариативность ФБ также рассматривается как средство воздействия на адресата, как продукт языковой деятельности, предназначенный для достижения определенного коммуникативно-прагматического эффекта. В этом случае используются окказиональные варианты ФБ, под которыми понимаются нерегулярные модификации, индивидуально-авторские единицы, которые представляют собой результат частичной структурно-семантической модификации компонентного состава узуальных ФБ. Такие варианты приобретают стилистически релевантные свойства в процессе актуализации.

Примером окказиональных вариантов может служить использование окказиональных эллиптированных конструкций, которые в материале исследования противопоставляются аналогичным конструкциям узуального характера (квантитативным вариантам).

Окказиональные эллиптированные конструкции образуются в результате вычленения автором из исходного фразеологизма каких-либо его частей для целей однократной номинации, например:

«Where have I been?» Toni gasped. «You must know where I've been».

«You disappeared weeks ago...»

«How do you know?»

There was the sound of Paul gasping. «How do I know? I know – because I have had my dear uncle breathing fire down my ear ever since!» (Anne Mather, «Sweet Revenge», p 178).

Из состава ФБ breathe fire and slaughter – метатьгромимолниив результате эллипсиса выделилась часть breathe fire, которая приобретает индивидуально-авторское осмысление, мотивированное контекстом.

В микросистеме ФБ можно выделить две основные тематические группы: «Человек и его отношения с окружающим миром» и «Неживая природа», каждая из которых состоит из множества подгрупп. Наиболее многочисленной является первая тематическая группа. Фразеологизмы, входящие в нее, характеризуют человека в различных проявлениях (его внутренний мир, характер его взаимоотношений с окружающей действительностью), а также определяют сферы жизнедеятельности человека: agoodSamaritan – добрый самаритянин, то есть отзывчивый, добросердечный человек, anunjuststeward – хитрый, изворотливый человек, principalitiesandpowers – великие мира сего и многие другие. Наличие большого количества ФБ, характеризующих человека, объясняется прежде всего тем, что эти единицы вписываются в общую тенденцию фразеологии описывать прежде всего явления человеческой жизни и реже – какие-то абстрактные сущности и явления природы. Таким образом, одной из специфических черт семантики библейской фразеологии является антропоцентрический характер.

Изучение системных характеристик ФБ показывает, что в данной микросистеме наблюдаются разнообразные системные отношения, тесно связанные между собой, – полисемия, антонимия, синонимия. При этом полисемия не является типичной для ФБ, поскольку среди общего количества единиц данной группы лишь 9 имеют два и более значений в современном английском языке. Так, ФБ allinall имеет пять значений: 1) в итоге, всего; 2) в общем; 3) самое дорогое, важное; 4) полностью, целиком; 5) решающий фактор, все (в каком-либо деле). Утверждение новых значений в семантической структуре ФБ происходит либо с целью усиления экспрессивности, либо в целях уточнения и детализации смысла фразеологизмов.

Антонимия также мало характерна для данной группы единиц. Противопоставление может происходить за счет: 1) употребления антонимичных слов в рамках одного или разных фразеологизмов: putnewwineinoldbottles;thetreeoftheknowledgeofgoodandevil;awordinseason – awordoutofseason; 2) употребления так называемых контекстуальных антонимов, то есть слов, которые вступают в антонимичные отношения только в определенном контексте: inthegreentree – inthedrytree.

К синонимическим единицам относятся фразеологизмы с близким или тождественным значением, функционально соотносимые с одной и той же частью речи, но отличающиеся друг от друга либо оттенками значения, либо стилистической окраской, либо тем и другим вместе. Факторами, дающими возможность объединить библейские фразеологизмы в синонимические пары (ряды) являются, во-первых, наличие общих компонентов в смысловой структуре этих единиц – thebreadoflife – dailybread – хлеб насущный, а во–вторых, наличие общности образов – fallonstonyground – fallamongthorns –упасть на бесплодную почву.

На последнем этапе исследования рассматривается характер функционирования ФБ в тексте, а именно: как проявляются системно-семантические свойства ФБ при их функционировании в речи, каково коммуникативно-прагматическое назначение этих единиц, а также как ФБ используются авторами в качестве выразительных средств языка и речи.

Привлекая ФБ в художественный текст безизменения их семантики и структуры, писатели используют их ингерентные выразительные свойства: образность, экспрессивность, эмоциональность, оценочность, являющиеся элементами коннотации. Самую многочисленную группу (446 единиц) в материале исследования составляют экспрессивные ФБ, например, Naboth'svineyard – предмет зависти; thelandofpromise– земля обетованная, которые не только называют предметы и явления реальной действительности, но и образно их характеризуют. К экспрессивным ФБ авторы, как правило, обращаются для передачи своего отношения к какому-то явлению объективной действительности или конкретному человеку, например:

Several of the trustees asked to know the name of the faculty member involved [in organizing the action of protest]. They were told by Baker, «Jean Philips, who is in charge of the Women's Center, an unfortunate place to have a dogmatic ideologue. Her days at Lavton are numbered» (A. Corman, «Prized Possessions», p 234).

В словах президента попечительского совета одного из частных колледжей слышится не только ненависть к непокорной сотруднице, но и прямая угроза, выраженная экспрессивным ФБ one'sdaysarenumbered – чьи-либо дни сочтены.

Проведенный анализ выявляет, что большинство ФБ являются образными единицами, которые представлены следующими видами: ФБ с образной основой олицетворения неодушевленных предметов или явлений, например, theoldleaven – старая закваска (о старой гвардии); ФБ с образной основой гиперболы – cloudofwitnesses – множество свидетелей; ФБ-эвфемизмы – thelastenemy – смерть. Умолчанию подвергаются не только понятия, связанные с концептуальным полем «Смерть», но и обозначения дьявола, сатаны, так как характерной чертой семантики библеизмов является отсутствие демонологической лексики, например, theFatheroflies – отец лжи (сатана).

Большую группу в материале исследования составляют ФБ, которым, кроме экспрессивности, свойственна та или иная эмоциональная окраска: положительная, отрицательная, ироническая, торжественная и т.д. Именно оценочный характер семантики библейских фразеологизмов обусловливает широкие выразительные возможности и значительный потенциал в коммуникации. Наличие большого числа ФБ оценочного характера может быть, по-видимому, объяснено тем, что Библия является источником значимых в оценочном отношении ситуаций, а ФБ, отражая понятия, связанные с человеческими ценностями и антиценностями, несут мощный оценочный заряд.

Ярко выраженную положительную окраску имеют ФБ theolivebranch –пальмовая ветвь (символ примирения), thelandofpromise – земля обетованная и другие. Фразеологизмы с негативной оценочностью, выражая неодобрение, осуждение и так далее, также обладают огромным прагматическим потенциалом: vainrepetition – пустая болтовня, whitedsepulcre – гроб повапленный (ханжа, лицемер) и многие другие.

В ходе исследования было выявлено, что среди оценочных ФБ отрицательной окраской обладает большее количество единиц (127), единиц с положительной оценкой гораздо меньше (81). Это свидетельствует о пейоративном характере их оценочности.

Узуальные оценки являются фиксированными, так как в узуальных контекстах могут актуализироваться только те оценочные семы, которые заложены в семантике ФБ, в то время как при окказиональных изменениях оценка может меняться в зависимости от позиции, которую занимает говорящий, а также под влиянием контекста. Такая «плавающая» оценка (термин A.M. Каплуненко) свойственна ФБ, которые подвергаются различным видам энантиосемии. Примером понятийной энантиосемии может служить библейский фразеологизм nottoletone'slefthandknowwhatone'srighthanddoes– не ведать, что творить, который характеризуется изменением эмоциональной окрашенности в современном английском языке.

Однако в процессе творчества художник не только реализует общеязыковые выразительные качества библейских фразеологических единиц, но и преобразует, трансформирует эти единицы, и чем большей трансформации подвергается фразеологизм, чем большей выразительности достигает автор. При окказиональном использовании ФБ усиление экспрессивности и создаваемого фразеологизмом стилистического эффекта достигается использованием различных стилистических приемов, как внутренних –вклинивания, добавления, замены компонентов, искажения ФБ, аллюзии, так и внешних – двойной актуализации, обособления. Анализ большого количества примеров окказионального использования ФБ позволяет прийти к заключению, что для данной группы единиц характерно использование внутренних стилистических приемов, особенно таких, как вклинивание и замена компонентов, например:

– Er, – ah! said Mr. Edward Palgrove and negotiated a crisis with a horrible grinding sound that would have set a true motorist's teeth on edge (A. Christie, Tales of Mystery, «A Fruitful Sunday», p. 145).

Использование вклинивающегося словосочетания atruemotorist'sв состав ФБ setone'steethonedge – действовать кому-либо на нервы, «резать» слух позволяет автору не только подчеркнуть неопытность водителя, который, дешево купив поношенный (даже не second-hand, a fourth-hand) автомобиль, лишь во второй раз выезжает на нем, но и выразить шутливое отношение к своему герою и добиться определенного юмористического эффекта.

Не never looks happy – not really happy. I don't want to make him worse, but of course I shall have to, when John comes back. Oh, well, sufficient unto the night (J. Galsworthy, «To Let», p. 93).

В этом примере происходит замена компонента day на антонимичное слово night, более подходящее к ситуации (Флер размышляет о своем отце на закате дня).

Интересны также примеры использования структурно-семантического приема искажения ФБ. Особенностью употребления данного приема в материале исследования является его сочетание с узуальным приемом цитирования, когда трансформируются ФБ, в основе которых лежит та или иная известная цитата из Библии, например:

«I want a raise», I said. «Beginning yesterday at four o'clock. I admit it will be more inflation, and President Ford expects us to voluntarily lay off, but as somebody said, a man is worth his hire».

«The laborer is worthy of his hire. The Bible. Luke» (Rex Stout, «A Family Affair», p. 87).

В этом примере искажение хорошо известного библейского выражения thelabourerisworthyofhishire – трудящийся достоин награды за труды свои характеризует персонаж – частного детектива Арчи Гудмена – как человека необразованного. Одновременно, как контраст, звучит точная цитата из Библии с указанием не только источника, но и книги, из которой она взята, данная знаменитым сыщиком Неро Вульфом. Рекс Стаут обращается к этому стилистическому приему как к средству образно-речевой характеристики своих героев, показывая разницу в их социальном статусе и в уровне образованности.

Полные, усеченные или перифразированные цитаты из Библии обладают аллюзивными свойствами. Аллюзия активно используется в прагматических целях, так как она способствует достижению максимальной выразительности речевого высказывания. Объектами аллюзии, как правило, являются какие-то качества известных библейских персонажей, места известных библейских событий, но наиболее часто объектом аллюзии являются различные цитаты из Библии.

Как выразительные средства ФБ могут использоваться не только в религиозно-проповедническом стиле, но и в любых стилях речи: в газетном стиле, в публицистике, в ораторском искусстве, в художественной литературе, в повседневном общении.

Проведенный анализ показал, что, как особая группа ФЕ английского языка, фразеологические библеизмы являются неотъемлемой частью его образно-выразительных средств, обладают своей спецификой как в содержательном, так и в функциональном планах и, несомненно, заслуживают пристального внимания исследователей.

Данная работа открывает перспективы дальнейшего изучения ФБ, которое включает рассмотрение характера отношений ФБ с другими языковыми единицами, так как фразеологизмы библейского происхождения являются идиоматическими коррелятами однословных номинативных единиц, например, saltoftheearth – essence. Интересна проблема взаимодействия и взаимосвязей различных видов прототипов ФБ. Одной из важных проблем может быть типологическое изучение ФБ английского и русского языка, а также изучение характера изменений, происшедших в ФБ в современных версиях Библии. Одной из интересных и актуальных проблем является анализ библейских фразеологизмов с когнитивной точки зрения.

Хостай И.С. Системно-функциональные характеристики единиц библейского происхождения в английском языке. М., 1997, с. 1-23.

E.Ф. Арсентьева

КРИТИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ РУССКО-АНГЛИЙСКИХ

ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ СЛОВАРЕЙ

Русско-английские фразеологические словари, в первую очередь, предназначены для англоязычных читателей и переводчиков с русского языка на английский. Они также являются серьезным подспорьем для изучающих английский язык и важным источником отбора фразеологического материала для лингвистических изысканий. Поэтому их создание является весьма актуальной проблемой. К настоящему времени в распоряжении отечественных фразеологов и читателей имеются несколько русско-английских фразеологических словарей: «Russian-English Idiom Dictionary» под редакцией А. Витека, изданный в США в 1973 году (REID: 1973), «The Great Russian-English Dictionary of Idioms and Set Expressions» П. Борковского, вышедший в печать в Лондоне в том же году (GREDISE: 1973), «Краткий русско-английский фразеологический словарь» В.В. Гуревича и Ж.А. Дозорец, изданный в Москве в 1988 году (КРАФС: 1988), «Краткий русско-английский и англо-русский фразеологический словарь» А.И. Алехиной, содержащий наиболее употребительные русские ФЕ и способы их передачи на английский язык (КРААРФС: 1980), «Russian-English Dictionary of Idioms» С. Любенской, изданный в Нью-Йорке в 1995 году и переизданный в России (REDI: 1995), «Русско-английский фразеологический словарь» Е.Ф. Арсентьевой, вышедший в печать в 1999 году (РАФС: 1999), «Русско-английский фразеологический словарь» Д.И. Квеселевича (РАФС: 2000), «Русско-английский фразеологический словарь переводчика» С.С. Кузьмина (РАФСП: 2001), «Русско-английский словарь устойчивых сравнений» Н.Л. Шадрина (РАСУС 2003).

Каждый из перечисленных словарей обладает своими достоинствами и недостатками в большей или меньшей степени, каждый из словарей имеет свои особенности презентации фразеологического материала, построения словарной статьи, системы помет.

«Russian-English Idiom Dictionary» под редакцией А. Витека является коллективным трудом группы исследователей, результатом их четырехлетней работы. Авторами словаря отбирались только так называемые «true idioms» («подлинные идиомы»), их лексемный состав подвергался двойному анализу, в том числе и с помощью компьютера, на предмет действительного вхождения в «true idioms» в отличие от «complex lexical entries» («сложных лексических образований»). В словаре представлены как «абсолютно постоянные идиомы», не допускающие никаких лексических вариантов, так и «частично постоянные идиомы», имеющие лексические или грамматические варианты, не изменяющие семантики русской идиомы. В предисловии дается их краткая характеристика.

Иллюстративные примеры (приводимые далеко не к каждой единице) отбирались как из словарей, так и приводились теми составителями словаря, для которых русский язык является родным.

Отбор английских фразеологических эквивалентов или объяснений для каждой русской идиомы проводился более эклектично и менее систематично, как отмечают сами авторы. Пять англоязычных членов авторского коллектива, включая и А. Витека, и двое русскоязычных представителей с высокой степенью компетентности в литературном английском обеспечивали английские соответствия. Представлены два основных типа «английских эквивалентов» русских единиц: английские идиомы и английские объяснения. Последние приводятся в скобках вслед за буквальным переводом.

В целом, словарная статья имеет следующий вид: вокабула, двузначный код, являющийся стилистическим маркером русской единицы, русская идиома, ее английский эквивалент и, при наличии, иллюстрация использования ФЕ в русском контексте. Для нужд английских читателей проставлены ударения.

Говоря о достоинствах «Русско-английского словаря идиом», в первую очередь отметим стремление авторов дать каждой приводимой русской единице полную функционально-стилистическую характеристику, зашифрованную в «Стилистическом оценочном коде». В этом коде представлены пометы, указывающие на стилевую принадлежность русских идиом (например: 06 – «груб., прост.» – «грубо-просторечное»; 31 – «разг.» – «разговорное»), их хронологические характеристики (22 – «нов.» – «новое»; 34 – «старин.» – «старинное»; 42 – «устар.» – «устарелое»), территориальную принадлежность (23 – «обл.» – «областное»; 16 – «моск.» – «московское»), социальные характеристики (13 – «канц.» – «канцелярское»; 49 – «школьн.» – «школьное»), эмотивные компоненты коннотации (11 – «ирон.» – «ироническое»; 28 – «пренебр.» – «пренебрежительное»), эмотивные оттенки (37 – «укор.» – «укоризненное»; 39 – «уменьш.-ласк.» – «уменьшительно-ласкательное»). Здесь же находятся пометы этимологического характера (18 – «нар.-поэт.» – «народнопоэтическое»; 10 – «иностр.» – «иностранное»), представлены соединения функционально-стилистического и эмотивного компонентов коннотации ФЕ (60 – «книжн. ирон.» – «книжное, ироническое»; 72 – «разг. шутл.» – «разговорное, шутливое») и т.д. Всего в код включено 85 помет, способствующих лаконизации словарной статьи.

В то же время у приводимых английских эквивалентных идиом вообще отсутствуют какие-либо пометы, что, вероятно, связано с «направленностью» словаря на англоязычного читателя.

Несмотря на то, что составители словаря стремились представить все возможные эквивалентные фразеологические соответствия русской идиомы, это им не всегда удавалось. Так, например, русская ФЕ держать себя в руках переведена на английский controloneself и holdoneselfincheck, а ее фразеологические эквивалентные соответствия have/ hold/ keep / oneselfinhand (фразео-семантический вариант), beone’sownmaster, bemasterofoneself отсутствуют. Русский фразеологизм перегибать палку переведен gototheextreme и overdo(smth). В то же время его семантику можно передать на английском языке с помощью фразеологических аналогов gobeyond / over / overshoot, overstep / themark и spreaditonthick (амер. разг.).

При наличии английских эквивалентных соответствий или соответствия у русского фразеологизма они не всегда представлены в словаре. Так русская ФЕ подставлять ногу/ ножку кому переведена лексически trip(someone), trip(someone)up несмотря на наличие у нее английских фразеологических соответствий putsmb’snoseout и kick/ strike/ throw/ trip/ upsmb’sheels (редк.).

Также отрицательным моментом является игнорирование в ряде случаев лексической и грамматической вариантности английских эквивалентов. Так, в качестве эквивалента русской идиомы держать на почтительном / известном расстоянии кого представлена английская ФЕ keep(someone)atarm’slength, хотя данная единица имеет лексический вариант глагольного компонента hold / keepsmbatarm’slength.

В словаре также встречаются неточности в определении функционально-стилистических параметров русских идиом. Как межстилевые приводятся ФЕ под градусом, собак гонять, имеющие статус просторечных, не указана временная характеристика ФЕ в градусе (устаревшая), эмосема «шутл.» отсутствует в коде русского фразеологизма горе луковое и т.д.

К сожалению, приходится констатировать и наличие ошибок при передаче семантики русских единиц на английский язык. Русская идиома отставной козы барабанщик со значением «человек, не заслуживающий никакого внимания, никому не нужный, такой, с которым не считаются» передана в английском языке «an important official who has lost his job or gone into retirement», ФЕ кисейная барышня – «изнеженный, не приспособленный к жизни человек» переведена «a refined young lady; a finishing school girl». По-видимому, авторы принимали во внимание устаревшие значения данных единиц. Русскому фразеологизму иметь руку со значением «располагать связями, протекцией; пользоваться чьим-либо покровительством, влиятельной поддержкой» в качестве эквивалента приводится английский фразеологизм «ложный друг переводчика» haveahandinsmth со значением «участвовать в чем-либо, вмешиваться во что-либо, быть замешанным в чем-либо».

В словаре также отсутствует ряд «подлинных идиом» русского языка: поехал в Ригу, свет померк в глазах чьих, набивать головучем, дутый пузырь и другие.

Несмотря на перечисленные недостатки, словарь представляет собой фундаментальный труд исследователей, старавшихся подойти к его созданию с научной точки зрения.

«The Great Russian-English Dictionary of Idioms and Set Expressions» П.Борковского (GREDISE: 1973) вышел в свет одновременно с «Russian-English Idiom Dictionary» под редакцией А. Витека. Его автор на основе анализа существующих русских и русско-английских словарей, стремился создать компактный фразеологический словарь и при его создании избежать двух самых главных, на его взгляд, недостатков предыдущих словарей: отсутствия легкодоступного и последовательного принципа расположения единиц в словаре и отсутствия или неправильного использования помет в русско-английских словарях, что является «камнем преткновения в овладении идиомами и выражениями» (GREDISE: 1973:1).

Для избежания первого недостатка П. Борковски предлагает «новый алфавитный метод», основанный на «порядке предшествования трех важных частей речи», называя его «практическим методом». Если выражение содержит существительные, глаголы, прилагательные и другие части речи, оно подается под первым существительным. При наличии в выражении только глаголов, прилагательных и других частей речи, оно приводится под первым глаголом. Соответственно, если единица содержит только прилагательные и другие части речи, она представлена в словаре под первым прилагательным. При наличии только второстепенных частей речи, фразеологизм или устойчивое выражение дается под первым компонентом. Однако такой принцип расположения единиц в словаре не является надежным, поэтому автору приходится вводить четыре исключения, касающихся вспомогательных глаголов, глагола be, некоторых прилагательных, а также предлогов, союзов, числительных, личных и притяжательных местоимений.

При выборе второго заглавного слова в словарной статье (при наличии более 20 выражений под первым заглавным словом) автор предлагает целую систему группировки данных выражений. Хотя П. Борковски считает, что данный метод уменьшает объем словаря, помогая избежать повторений и ссылок, обеспечивает его пользователей легкостью и безошибочностью отыскания заглавного слова и, таким образом, сводит к минимуму время, затрачиваемое на поиск нужного выражения, нельзя сказать, чтобы автору удалось создать оптимальный вариант расположения устойчивых выражений в словаре.

Для избежания второго недостатка (преимущественно русско-английских словарей) автор вводит 33 пометы в виде русских сокращений и 14 в виде английских. В список данных помет П. Борковски помещает как пометы функционально-стилистического характера, например: «кн.» – «книжное выражение»; «п.» – «просторечное выражение»; «р.» – «разговорное выражение»; «col.» – «colloquial expression»; «sl.» – «slang» и другие, так и общепринятые сокращения («гл.» – «глагол»; «сущ.» – «существительное»; «esp.» – «especially»; «etc.» – «et cetera»). Также представлены отдельные пометы этимологического характера («биб.» – «библейское выражение»; «фол.» – «фольклорное выражение»), пометы, указывающие на сферу преимущественного употребления («канц.» – «канцелярское выражение»; «дип.» – «дипломатическое выражение»), имеется одна помета эмотивного характера («ш.» – «шутливое выражение»). Однако, также как и в предыдущем словаре, у английских фразеологических соответствий наблюдается полное отсутствие помет.

Словарная статья имеет в словаре следующий вид: заглавное слово (при необходимости два), русское выражение, помета (при ее наличии), английское соответствие (при отсутствии фразеологического или лексического соответствия дается буквальный перевод или выражение перефразируется). Иллюстративный материал полностью отсутствует.

Словарь имеет ряд существенных недостатков.

В первую очередь, непонятен принцип отбора русских выражений (идиом и устойчивых выражений, по названию словаря). В словарь включены как фразеологические единицы с полностью или частично переосмысленным значением и фразеологические сочетания, так и свободные словосочетания (через два года, выучить наизусть, ехать на автобусе, ехать на автомобиле и другие). Во Введении к словарю ни слова не сказано о принципах отбора русских единиц.

Автором не показаны ограничения в образовании грамматических форм совершенного и несовершенного вида: совершенный и несовершенный вид одной и той же единицы могут быть представлены как разные выражения, например задевать заживое и задеть за живое.

Также встречаются явные ошибки, имеющиеся в русских единицах: вытянуть ноги (GREDISE: 1973:192) вместо протянуть ноги, идти по поводу у кого (GREDISE: 1973:222) вместо идти наповоду у кого, позировать по портрета (GREDISE: 1973:231) вместо свободного словосочетания позировать для портрета.

Однако самый главный недостаток анализируемого словаря заключается в многочисленных ошибках при передаче семантики русских выражений на английский язык. Приведем лишь две из них.

Так, русский фразеологизм наступать на пятки кому передан в словаре с помощью английской ФЕ treadonsmb’scorns/ toes. Значение фразео-семантического варианта русской фразеологической единицы – «догонять, настигать кого-либо, преследуя или просто двигаясь за кем-либо», а английской ФЕ – step/ treadonsmb’scorns/ toes, onthetoesofsmb – «задеть чьи-либо чувства; = наступить на чью-либо любимую мозоль».

Русский фразеологизм поддавать жару/ пару кому со значением «подстегивать, раззадоривать, воодушевлять, побуждать к чему-либо» передан на английский язык putonsteam, ФЕ, означающей «прибавить шагу, поторапливаться». В качестве второго «соответствия» словарь дает выражение doone’slevelbest со значением «сделать все возможное, приложить все усилия, всячески стараться, усердствовать; = из кожи лезть вон».

Итак, два русско-английских фразеологических словаря, изданных в англоязычных странах в начале 70-х годов ХХ столетия имеют ряд недостатков, касающихся как принципов отбора русских единиц, представления русских выражений в правильной форме, так и способов их передачи на английский язык. В словаре П. Борковского также совершенно отсутствует иллюстративный материал. Естественно, что все перечисленные недостатки вполне объяснимы неразработанностью фразеологии в англо-американском языкознании в то время. Поэтому огромный труд, проделанный составителями указанных словарей вкупе с разработкой ими методик представления языкового материала в словарях, стремление указать функционально-стилистические характеристики передаваемых единиц, их другие «дополнительные» свойства нельзя по достоинству не оценить. По времени появления эти словари явились первыми и в течение почти двух десятков лет были единственными фразеологическими «помощниками» переводчиков с русского языка на английский и лиц, изучающих русский язык как иностранный не только в своих странах.

«Russian-English Dictionary of Idioms» С. Любенской (REDI: 1995) является третьим двуязычным фразеологическим словарем, изданным в англоязычных странах. Однако успешное сотрудничество с учеными по обе стороны Атлантики позволило автору создать словарь, учитывающий последние достижения в области лексикографии и фразеологии. Словарь создавался на протяжении более чем 12 лет и включает в себя около 13000 русских идиом, по терминологии автора, представленных в более чем 6900 словарных статьях. Помимо идиом, которые определяются как несвободные словосочетания двух и более слов, действующих как семантическое целое и в большинстве случаев характеризующихся переосмысленностью значения, в словарь включены и некоторые другие типы устойчивых выражений, около 300 наиболее употребительных пословиц и поговорок и некоторые «крылатые слова» типа «были когда-то и мы рысаками».

Несомненным достоинством словаря является полнота представляемого в нем материала. Как отмечает С. Любенская, словарь характеризуется рядом особенностей, которые отличают его от существующих фразеологических словарей русского языка. Словарная статья включает в себя порядковый номер в пределах одной буквы (при отсутствии вокабулы), заглавный фразеологизм с проставленным ударением, его существующие вариативные формы, при необходимости информацию о парадигматической полноте/ неполноте представляемого фразеологизма и его лексической и грамматической сочетаемости, стилистические пометы (usage labels), дефиницию, английское соответствие/ соответствия, иллюстративный материал и его перевод на английский язык. Особенностью представления материала в словаре является указание грамматической информации о приводимой фразеологической единице, приведение в ряде случаев синонимичной идиомы (с легким сердцем – с легкой душой), указание на особенности употребления (usage note), например, у ФЕ принимать/ принять (близко) к сердцучто дается следующее указание: «(usu. used in situations when one sympathizes deeply with another’s misfortune or reacts to smt. more intensely than is warranted)». Автор также разграничивает омографы с помощью надстрочного порядкового номера, что, например, происходит при подаче междометной устаревшей единицы прости Господи и субстантивного фразеологизма-эвфемизма прости Господи.

Список аббревиатур, используемых в словаре, включает в себя 104 наименования, в том числе пометы функционально-стилистической принадлежности фразеологизма («coll» – «colloquial», «highly coll» – «highly colloquial», «substand» – «substandard»), территориальной и временной принадлежности («dial» – «dialectal», «obs» – «obsolete», «old-fash» – «old-fashioned»), эмотивности (очень ограниченное количество) («humor» – «humorous», «iron» – «ironic», «derog» – «derogatory»), преимущественном употреблении в речи людей определенной профессии («mil» – «military», «offic» – «official»). Значительное место в списке аббревиатур занимают аббревиатуры грамматического характера («accus» – «accusative case», «predic» – «predicate», «obj-compl» – «object-complement», «ungrammat» – «ungrammatical» и т.д.). Представлены также типичные сокращения типа «etc» – «et cetera», «sth.» – «something», «s.o.» – «someone». Указаны также и некоторые другие аббревиатуры («anim» – «animate (noun)», «foll. by » – «followed by»), а также символы («()» – «encloses optional elements», «

Код для цитирования: Скопировать