X Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2018

Введение.

Каждое общество имеет уникальную ценностно-ориентационную структуру, в которой отражается самобытность данной культуры. Поскольку набор ценностей, которые усваивает индивид в процессе социализации ему диктует именно общество, исследование системы ценностных ориентаций личности представляется особенно актуальной проблемой в ситуации серьезных социальных изменений, когда многие ценности оказываются порушенными, исчезают социальные структуры норм, в постулируемых обществом идеалах и ценностях появляются противоречия.

Возрождение трансцендентального идеализма связано с построением философии культуры, и можно сказать, что неокантианство представляет собой первый вариант построения философской концепции культуры и наук о культуре. В 1910 году в журнале «Логос» выходит статья В. Виндельбанда (1848-1915) «Философия культуры и трансцендентальный идеализм», а также второе расширенное издание книги Генриха Риккерта (1863-1936) «Науки о природе и науки о культуре». Указанные работы представляют собой изложение программы неокантианской философии культуры, существо которой заключается в противопоставлении естественных и гуманитарных наук по их методу, в определении культуры как способа отнесения к ценностям и в выявлении общей структуры всякого культурного творчества.

Целью данной работы является изучение философии культуры и ценностей В. Виндельбанда и Г Риккерта.

Исходя из целей работы выделяются следующие задачи:

1. проследить истоки философии культуры и ценностей В. Виндельбанда и Г. Риккерта.

2. выявить ее методологический потенциал.

3. указать ограничения, связанные с рассмотрением культурных ценностей с позиций трансцендентального идеализма.

Ценностная теория культуры.

Представление о том, что культура уникальна, постижима только как неповторимый объект, проникло в философию культуры в конце прошлого столетия. Видные неокантианцы В. Виндельбанд (1848—1915) и Г. Риккерт (1863—1936), как уже отмечалось, проводили различие между «науками о природе» и «науками о культуре». В качестве основы такого различения они видели понятие ценности.

Огромный интерес к кантовской философии в 60-е годы прошлого столетия был вызван желанием неокантианцев создать всеобъемлющую и всепроникающую рациональную картину действительности. Основная тенденция этого направления состояла в сознательном отвлечении познания от целостного процесса жизни, выведении его из субъекта, из самого мышления с его априорными законами. Именно сверхиндивидуальное сознание обрело у них онтологический характер. Теория неокантианцев целиком строится на оторванности бытия от субъекта.

Опираясь на Канта, Виндельбанд толковал философию как всеобщую науку о ценностях. Так наука обрела объект по существу вне и сверхнаучный, а ценности хотя и признавались объективными, но не существовали в действительности, а «значили».

Неокантианство в целом пыталось освободить познание от всякого антропологизма, придать ему трансцендентный характер. Философия осмысливалась, таким образом, как нормативное учение, а история — как процесс осмысления и олицетворения ценностей. Именно поэтому В. Виндельбанд стремился углубить проведенное еще В. Дильтеем разделение наук на «науки о природе» и «науки о духе». В основе классификации Дильтея лежало различение по предмету. Виндельбанду уже казалось, что такое разграничение лучше провести по методу [5].

По мнению Виндельбанда, развитие культурологии было менее ощутимым, нежели естественных наук. Ее ценность не получила достаточно широкого признания. Но по своей внутренней значимости и по своей научной важности развитие культурологии оказалось столь же выдающимся и успешным, как в своей области развитие естествознания. «И если все отдельные ветви такого понимания — развитие государств и хозяйственных отношений, литературы, искусства, религии — стремились в конечном счете в одну «историю культуры», то научная обработка исторического космоса, к которой сводится вся работа наук о культуре, предстает как явление, равноценное физическому космосу, в картине которого должны соединиться все результаты естествознания».

Г. Риккерт отличает культурные процессы и явления от природных по их соотнесенности с ценностями. Он указывал, что ценности не представляют собой ни физической, ни психической действительности. Ценности не существуют, но что-либо значат. Сущность ценностей заключается в их значимости. Таким образом, ценности могут возникнуть только при истолковании значения объектов. В. Виндельбанд (1848-1915) считал, что противостояние ценностей и реальности является условием человеческой деятельности, цель которой – воплощение ценностей в реальности. Ценности реализуются только в деятельности (в поступке) человека [6].

Культурный процесс в трактовке В. Виндельбанда представляет собой распад старых форм жизни и появление новых ценностных мотивов. В культурной жизни повсюду возникают сложные проблемы политического, социального, интеллектуального движения. Понятие ценности Риккерт выводит из рассуждений о природе и культуре. Эти слова, по его мнению, далеко не однозначны. Продукты природы — это то, что свободно произрастает из земли. Продукты же культуры, как разъясняет философ, производит поле, которое человек раньше вспахал и засеял. «Следовательно, природа есть совокупность всего того, что возникло само собой, само родилось и предоставлено собственному росту. Противоположностью природе в этом смысле является культура как то, что непосредственно создано человеком, действующим сообразно оцененным им целям, или, если оно уже существовало раньше, по крайней мере, сознательно взлелеяно им ради связанной с ним ценности».

Во всех явлениях культуры мы всегда найдем воплощение какой- нибудь признанной человеком ценности, ради которой эти явления или созданы, или, если они уже существовали раньше, взлелеяны человеком. Все, что возникло и выросло само по себе, не имеет никакого отношения к ценностям. В объектах культуры, следовательно, заложены ценности. Риккерт называет их поэтому благами, чтобы отличить в качестве ценных частей действительности от самих ценностей как таковых, не представляющих собой реальности. От них можно отвлечься.

Если от объекта культуры отнять ценность, он точно так» станет частью простой природы. Именно ценности превращаю части действительности в объекты культуры и выделяют те) самым их из природы. О ценностях, следовательно, нельзя говорить, что они существуют или не существуют. Можно сказать, что они значат или не имеют значимости. Культурная ценность может считаться общезначимой, если ее индивидуальное значение постулируется хотя бы одним человеком. Объекты культуры следовательно, важно отделить, прежде всего, от всего того, что оценивается и желается только инстинктивно, а так же и отток что имеет ценность блага, если не на основании одного только инстинкта, то благодаря прихотям настроения.

Явления культуры, по мнению Риккерта, могут быть рассмотрены не только по отношению к ценности, но также и по отношению к оценивающему их психическому существу, потому что ценности оцениваются только психическим существом. Существует, следовательно, связь между противоположением природы и культуры, с одной стороны, и природы и духа — с другой, поскольку в явлениях культуры всегда должна участвовать оценка, а вместе с нею и духовная жизнь.

Как считает Риккерт, недопустимо отождествление духа с оценкой общезначимой ценности, поскольку под духом разумеется психическое. Он предлагает проводить логическое различие между духовным бытием или психическими актами оценки, с одной стороны, и самими ценностями и их значимостью — с другой. Отсюда определение культуры, которое дает философ: «Будем понимать под культурой совокупность объектов, связанных с общезначимыми ценностями и лелеемых ради этих ценностей, не придавая ей никакого более точного материального определения» [5].

Только благодаря принципу ценности становится, по Риккерту, возможным отличить культурные процессы от явлений природы с точки зрения их научного рассмотрения. Исторически индивидуализирующий метод — это метод отнесения к ценности в противоположность естественнонаучному методу, который устанавливает закономерные связи и игнорирует культурные ценности.

Сущность их состоит в их значимости. Но ценности связаны с действительностью, и связь можно видеть в двух смыслах. Ценность может также быть связанной с актом субъекта так, акт этот становится тем самым оценкой. Блага и оценки можно рассматривать с точки зрения значимости связанных с ними ценностей, то есть так, что стараются установить, заслуживает ли какое-нибудь благо действительно едкого названия и по праву ли совершается та или иная оценка. Значимость ценности никогда не является проблемой истории. Ценности играют в ней роль лишь постольку, поскольку они фактически оцениваются субъектом. И еще потому, что некоторые объекты фактически рассматриваются как блага.

Оценивать значит высказывать похвалу или порицание. Относить к ценностям — ни то, ни другое. Претендующая на значимость система культурных ценностей может быть найдена только в исторической жизни, и только из нее она постепенно может быть выработана. «С точки зрения объективности наук о культуре достаточно напомнить следующее: в сущности все мы верим в объективные ценности, значимость которых является предпосылкой как философии, так и наук о культуре [2].

Понятие ценности.

Роль ценностей в строении и функционировании культуры ни у кого из исследователей не вызывает сомнений. Более того, чаще всего культуру как социальный феномен определяют именно через ценностные ориентации. «Культура есть выявление смысла мира в общности людей, в их практике и в идеалах, разделяемых ими сообща», — отмечал в своем пленарном докладе на XVII Всемирном философском конгрессе Ф. Дюмон.

Однако само понятие ценности употребляется в современной и философской литературе в различных значениях. Наиболее распространенным оказывается расширительное истолкование ценности, при котором трудно выявить специфику и содержание понятия.

Одним из первых философских текстов, в котором философское понятие ценности уже начинает отделяться от экономического понятия стоимости, будучи обозначено еще тем же cамым словом (xa), был сократический диалог «Гиппарх», вошедший в платоновский корпус, но еще в античности считавшийся псевдоплатоновским [8].

У Аристотеля лексика, связанная с понятием ценности, присутствует преимущественно при сопоставлении различных видов и степеней благ. Так, в «Риторике», в разделе, специально посвященном критериям предпочтительности благ, утверждается, что сопоставительная ценность предметов наук сообразна со сравнительной ценностью самих этих наук. В другом случае сравнительная ценность благ соотносится с категорией цели: ценнее то благо, которое ближе к цели (например, само лекарство ценнее своих ингредиентов потому, что ближе к цели в виде здоровья); из двух благ, с другой стороны, ценнее то, которое является таковым не только для меня, но и «вообще» [1].

Своим широким внедрением в философию категория ценности была обязана Г. Лотце (1817–1881), который вводит ее в действие практически во всех своих многочисленных сочинениях. Как и вышеназванные философы, Лотце считает «главным органом» ценностного мировосприятия некое «откровение», определяющее ощущение ценностей и их взаимоотношения; это «откровение» не менее достоверно для познания ценностного мира, чем рассудочное исследование — для познания вещей. Именно в ощущениях довольствия и неудовольствия раскрывается та ценность, которую вещи имеют для субъекта. Без чувств субъекта ценности не существуют, так как не могут принадлежать вещам самим по себе. Это, однако, не означает, что ценности лишь субъективны. В числе аргументов в пользу их “объективности” приводится их интерсубъектный характер, соответствующий их общезначимости для “надэмпирического” трансцендентального субъекта; то обстоятельство, что оценивающие суждения обусловливаются оцениваемыми объектами; тот факт, что ценностные чувства не находятся в распоряжении субъекта, но «противостоят» ему в виде уже сложившейся системы, которую человеческий дух не может изменить. Более того, при всей субъективности ценностей они не создаются субъектом (как считал Кант), но лишь «раскрываются» им. «…Независимо от чувства никакой ценности в вещах и в их условиях объективно уже не имеется. Но наслаждающийся дух можно себе представить как средство, с помощью которого ценность, заготовленная в вещах, вызывается к действительному существованию…» [7].

Разрабатывая концепцию ценностей Г. Риккерт выделял шесть областей ценностей:

1) ценность научного познания (логические ценности), где истина в своей чистоте не может определяться как социальная, поскольку, если что-нибудь истинно, то оно остается истинным, независимо от того, существует ли вообще какая-нибудь общественная группа или нет;

2) ценности искусства, где созерцающий объект непосредственно «переживает» единство, в котором и сосредоточена ценность. Произведения искусства, которые выражают эти ценности, подобно науке относятся (какую бы роль они не играли в социальной жизни) не только к сознательной, но и к безличной и асоциальной сфере;

3) ценности мистического характера, которые притязают на созерцательное постижение мира в его целостности, при котором субъект поглощается Всеединым. Все есть Единый бог. Таковым выступает пантеизм и в этой области совершенной ценности мы имеем так же чистейшие выражение безличного и асоциального характера ценностей. Индивид здесь ничто;

4) ценности нравственной жизни (социально-этические ценности), которые определить гораздо труднее, чем понятие науки, или искусства, или мистической или пантеистической религии, но одно ясно, что они не есть созерцание. Этика в качестве «практической» философии имеет своим предметом действующего человека, действия которого принимают вид долга. Сознание долга направляется не только на осуществление ценностей вообще, но и на реализацию автономных личностей в социальной жизни, где определенные формы жизни («права») считаются обязательными для каждого члена общества, т.е. индивид оказывается ими социально связанным;

5) ценности личной жизни, под которые подходит множество разнообразных фактов, но именно вследствие этого множества им трудно дать единую характеристику. Однако именно в этой сфере настоящая жизнь активного социального человека приобретает самостоятельное значение. Это относится к отношениям, которые мы называем любовью, добротой, дружбой, общительностью и т.д. Именно здесь в большей своей части кроется смысл нашего личного, активного социального существования;

6) ценности религиозной жизни, носящие не пантеистический характер, где субъект поглощается объектом, а ценности, которые выражают идеал абсолютного совершенного субъекта и на место пантеизма становится вера в личного Бога. Во всех отношениях - в личном, действенном и социальном верующий может надеяться на освобождение от проклятия конечности. Все эти существенные черты нашли свое выражение в христианстве [11].

Ценность фиксируется и обозначается через определенные жизненные представления. Ее содержание раскрывается с помощью конкретного комплекса идей. Однако ценность не может быть отождествлена с идеей, ибо между ними пролегает существенное, принципиальное различие. Идеи могут быть истинными или ложными, научными или религиозными, философскими или мистическими. Они характеризуются через тот тип мышления, который дает им нужный импульс. Главный критерий в данном отношении — степень истинности той или иной идеи.

Что же касается ценностей, то они тоже ориентируют человеческую деятельность в определенном направлении, однако не всегда в соответствии с результатами познания. Например, наука утверждает, что все люди смертны. Это вовсе не означает, что каждый индивид воспринимает данное неопровержимое суждение как безусловное благо. Напротив, в сфере ценностного поведения человек как бы опровергает безоговорочность приведенного суждения. Человек в своем поведении может отвергать конечность своего существования. Более того, традиции некоторых культур опровергают идею смертности человека.

Личность далеко не всегда стремится жить по науке. Напротив многие хотят погрузиться в теплый мир мечты, презрев общезначимые реальности. Люди часто ведут себя так, словно они бессмертны. Человек черпает жизненную энергию в том, что по существу противостоит холодному научному постулату. Стало быть, ценность — это нечто иное, нежели одухотворяющая истина.

Наука по своему определению отдалена от ценностей. Представим себе такую картину. На лужайке пасется ягненок. Вдруг появляется волк и разрывает его на части. Наука, разумеется, способна объяснить, что тут произошло. Однако само это истолкование, по существу, не затронет вопроса о смысле эпизода. Ученый может сказать: хищники поедают травоядных, так устроен мир. Однако от чего и во имя чего ягненок оказывается жертвой? Увы, такой вопрос не соотнесен с логикой науки как средства объяснения мира.

Ценности, родились в истории человеческого рода как некие духовные опоры, помогающие человеку устоять перед лицом рока, тяжелых жизненных испытаний. Ценности упорядочивают действительность, вносят в ее осмысление оценочные моменты, отражают иные по сравнению с наукой аспекты окружающей действительности.

Столь важные культурные императивы, как справедливое, сосуществование, сотрудничество, мир и свобода, лежали в основе нечеловеческих действий на протяжении всей истории, — отмечен нa XVII Всемирном философском конгрессе Л. Сеа. Следовательно, с философской точки зрения нет основания называть ценностями новые идеи, которые возникают в диапазоне сознания.

Однако, с другой стороны, было бы неоправданно отождествлять ценность с субъективным образом, с индивидуальным предпочтением, возникающим в противовес аналитическому, всеобщему суждению. Разумеется, спектр ценностей в любой культуре достаточно широк, но не беспределен. Человек воле и выбирать те или иные ориентации, но это происходит не в результате абсолютного своеволия. Иначе говоря, ценности обусловлены культурным контекстом и содержат в себе некую нормативность.

Факты, явления, события, происходящие в природе, обществе жизни индивида, осознаются не только посредством логической системы знания, но и через призму отношения человека к миру, его гуманистических или антигуманистических представлений, нравственных и эстетических норм. Хотя ценности более субъективны, а научные истины объективны, они далеко не всегда противостоят друг другу. Я, скажем, вряд ли могу доказать, что добро - это благо. Однако, с другой стороны, приверженность добру— глубинная человеческая потребность, а не только мой индивидуальный выбор. Познание и оценка не одно и то же, но это не означает, будто они фатально разъединены.

Человек соизмеряет свое поведение с нормой, идеалом, целью, которая выступает в качестве образца, эталона. Понятия «добро» или «зло», «прекрасное» или «безобразное», «праведное» или «неправедное» могут быть названы ценностями, а связанные с ними взгляды, убеждения людей — ценностными идеями, которые могут оцениваться как приемлемые или неприемлемые, оптимистические или пессимистические, активно творческие или пассивно созерцательные.

Именно в этом значении те ориентации, которые обусловливают человеческое поведение, называют ценностными. Люди соизмеряют свои действия со своими общепризнанными нормами. В истории сталкиваются различные абсолюты и святыни. В каждой культуре обнаруживается ценностная природа, то есть наличие в ней стойких ценностных ориентаций. Общество в целом представая им грандиозной машиной, где отлажены все человеческие. Однако люди поступают нередко вопреки этим императивам Технократы с горечью констатируют: «Человек неуправляем» Многие поэтому отказываются рассматривать науку как единственное и всесильное средство разрешения любых человеческих проблем. Они даже отвергают науку как способ достижения гармонии на путях рационально спроектированного миро порядка.

Ценности также более подвижны, нежели культурно-исторические стандарты. В рамках одной культуры может произойти смена ценностных ориентаций. Американский культуролог Дани эль Белл в работе «Культурные противоречия капитализма» показал, что на протяжении исторической судьбы капиталистической формации радикально менялись ценностные ориентации от протестантской этики до модернизма, то есть совокупности новых жизненно практических установок.

Наконец, хотелось бы оспорить и четвертое толкование ценности как прямой ассоциации со стилем поведения. Ценности далеко не всегда находят прямое отражение в социальной практике. Иначе говоря, можно иметь и умозрительные идеалы. Те или иные ориентации могут не подкрепляться реальными пocтупкaм и, следовательно, не получать воплощения в жизненном стиле. Скажем, индивид воспринимает доброту как безоговорочную ценность, однако реальных добрых поступков не совершает.

В чем же тогда можно разглядеть специфику ценности как компонента культуры? На наш взгляд, ценность выражает человеческое измерение культуры, воплощает в себе отношение формам человеческого бытия, человеческого существования. Они как бы стягивает все духовное многообразие к разуму, чувствам и воле человека. Таким образом, ценность — это не только «осознанное», но и жизненно, экзистенциально прочувствованное бытие. Она характеризует человеческое измерение общественного сознания, поскольку пропущена через личность, через ее внутренний мир.

Бурное отвержение традиционных ценностей, нарождение новых ориентаций усиливает меру ответственности человека Поляризация ценностей ставит его в положение выбора собственных жизненных установок. Мы, скажем, живем в эпоху решительной ломки вековых ценностных ориентаций. Протестантская этика в прошлом рассматривала труд как потребность, как смысл, и содержание всей человеческой жизни. Сегодня во многих странах говорят о крушении этики труда.

Различные зоны культуры имеют разный аксиологический потенциал. Религия как форма сознания ценностно окрашена, призвана ответить на вопросы о смысле жизни. Вот почему рациональное опровержение религии требует формирования такой системы ценностей, которая отвечала бы объективным психологическим и нравственным запросам человека. Поэтому религия в течение двух тысячелетий удерживает центральное место в структуре общественного сознания. «Несмотря на все успехи науки в технократических обществах Запада, даже вопреки им, религия продолжает мыслиться западными идеологиями как единственная сила, способная сплотить общество и дать покой мятущейся человеческой душе».

Люди по-разному относятся к жизни, к труду, к преобразованию бытия как к смыслу человеческого существования, к радостям жизни. Иногда возникает иллюзия, будто ценностные ориентации носят вечный, внеисторический характер. Однако это не так, в каждой культуре рождаются, расцветают и умирают свои ценностные ориентации.

В Древних Афинах Сократ, приговоренный к смертной казни, выпил бокал с цикутой. «И вот, мои судьи, — сказал философ,— не следует ожидать ничего плохого от смерти, и уж если что принимать за верное, так это то, что с человеком хорошим не бывает ничего плохого при жизни, ни после смерти и что боги не перестают заботиться о его делах. И моя участь сейчас определилась не сама собой, напротив, для меня ясно, что мне лучше умереть и избавиться от хлопот». В поступке Сократа отразилась ценность человеческого достоинства.

«Помню с детства старинную картинку, — пишет российский критик Лев Аннинский, — варвар врывается в Сенат и, обнажив короткий меч, бежит к сенатору, который ждет его сидя в кресле. Меня поразило спокойное величие этого старика. Не спасается, не просит о пощаде, не блажит о «мире и сотрудничестве» — спокойно ждет».

Однако в ту же эпоху подданный восточной империи вовсе не считал за благо личную гордость и независимость. Напротив, в соответствии с иными культурными стандартами он принимал за счастье возможность раствориться в величии монарха, целуя пыль, на которую ступала нога владыки. Ценностные ориентации нередко противостоят друг другу.

Иерархия ценностей.

В античной, а затем и средневековой философии ценности отождествлялись с самим бытием, а ценностные характеристики включались в его понятие. Ценности, таким образом, не отделялись от бытия, а рассматривались как находящиеся в самом бытии.

Различные исторические эпохи и разные философские системы накладывают свой отпечаток на понимание ценностей.

В Средние века они связываются с божественной сущностью, приобретают религиозный характер.

Эпоха Возрождения выдвигает на первый план ценности гуманизма.

В Новое время развитие науки и новых общественных отношений во многом определяют и основной подход к рассмотрению предметов и явлений как ценностей.

И. Кант впервые употребляет понятие ценности в специальном, узком смысле. Предпосылкой аксиологии у него является разведение сущего и должного, реальности и идеала. Ценности — это: требования, обращенные к воле; цели, стоящие перед человеком; значимость тех или иных факторов для личности.

Гегель особое внимание уделяет разграничению ценностей на экономические (утилитарные) и духовные. Первые выступают как товары и характеризуются со стороны их «количественной определенности». По существу, здесь имеется в виду абстрактная, меновая стоимость товара.

Поскольку вещи имеют ценность, — пишет он, — мы рассматриваем их как товары. Их значимость состоит в ценности, и только в ценности, не в их специфических качествах.

Эти ценности всегда относительны, т.е. зависят от спроса, «от продажи, от вкуса публики». Во втором смысле ценности связываются со свободой духа, и все, «что имеет ценность и значимость, — духовно по своей природе».

Если иметь в виду самое общее понимание ценностей, то можно сказать, что ценность — это понятие, указывающее на культурное, общественное или личностное значение (значимость) явлений и фактов действительности [10].

Каждый человек не просто выбирает ценности. Он придает им различную значимость, то есть выстраивает в определенной иерархической системе. Существуют ли вечные ценности? Некоторые святыни сопровождают историю человеческого рода о самых истоков. Без них человечество не было бы тем, чем оно является. Эти ценности сохраняют в себе статус всечеловеческого. Святость жизни, достоинство свободы, величие любви, лучезарность истины, немеркнущий свет красоты, неиссякаемый исток добра.

Истина, добро, красота, вера, надежда, любовь. В этих двух триадах испокон веков воплощалась идея высших духовных ценностей человека. В трудах многих выдающихся мыслителей понятие культура раскрывается в терминах классической философской традиции, а именно Истины, Добра и Красоты. Культура есть научное и вдохновенное приближение к разрешению проблемы человечества, — отмечает, скажем, Николай Рерих. — Культура есть красота во всем ее творческом величии. Культура есть точное знание вне предрассудков и суеверий. Культура есть утверждение добра — во всей его действительности.

В разное время эти универсальные ценности могут восприниматься внутри конкретной иерархии. У древних мыслителей в триединстве Истины, Добра и Красоты на первом месте было Добро, в Новое время — Истина. Наш русский писатель Федор Достоевский устами одного из своих персонажей возвестил: «Красота спасет мир». Красота в иерархии ценностей нашего времени господствует и у Н.К. Рериха.

Однако определить статус универсальных ценностей не так-то просто. Возьмем, к примеру, ценность жизни. Кажется, ее истолкование как святыни бесспорно. Ведь если нет земного существования, остальные ценности утрачивают свою непреложность. Человечество не сможет продлить собственное бытие, если оно перестанет воспринимать жизнь как суперценность.

И все таки ценность жизни в различных культурах оказывается неодинаковой. У отечественного поэта Владимира Лифшица есть такие строчки: «Мне как-то приснилось, что я никогда не умру. И, помнится мне, я во сне проклинал эту милость как бедная птица, что плачет в сосновом бору, сознаньем бессмертья душа моя тяжко томилась поэтическая интуиция подсказывает: бессмертие отнюдь нереальное благо. Ф.Энгельс, например, подчеркивал, что представление о бессмертии на определенной стадии развития человечества оборачивалось неотделимостью судьбы. Довольно часто оно не только не утешало, даже напротив, воспринималось как настоящее несчастье» [9].

В древнеиндийской культуре, где господствовала идея многократного воскрешения души, люди часто бросались под колесницы или в воды Священного Ганга, чтобы завершить очередное кармическое существование и вернуться на Землю в новом телесном обличье…

Воспринимали ли античные греки жизнь как некую ценность? По мнению Ф. Ницше, эллин видит ужасы и скорби мира. Смысл жизни для него теряется. Как только повседневная действительность входит в сознание, она принимается с отвращением. Человек повсюду видит абсурды и ужасы бытия. Стало быть, жизнь утрачивает ценность…

Иначе трактует мироощущение древнего грека В.В. Вересаев. «Вовсе он не обвивал истины священным покровом поэзии, не населял «пустой» Земли прекрасными образами. Земля для него была полна жизни и красоты, жизнь была прекрасна и божественна — не покров жизни, а жизнь сама». Вывод В.В. Вересаева: неискоренимо крепко было в душе эллина основное чувствование живой жизни мира [4].

Однако если в античности представление о краткосрочности земной жизни, которая в своем значении представлялась величайшим благом, беспокоило умы, то позже возникает сознание ничтожности этой жизни в холодном и бесстрашном космосе. Идея бессмертия как наказания воплощена в образе персонажа христианской легенды позднего западноевропейского христианства — Агасфера. Во время страдальческого пути Иисуса Христа на Голгофу под бременем креста Агасфер отказал ему в просьбе о кратком отдыхе. Он безжалостно повелел ему идти дальше. За это Вечный Жид получил Божье наказание. Ему было отказано в покое могилы. Он был обречен из века в век безостановочно читаться, дожидаясь второго пришествия Христа. Только тот мо снять с него проклятие. Этот сюжет и различные его интерпретации вошли в мировое искусство. Легенда об Агасфере становится достоянием литературы с XIII в. По рассказу английского монаха Роджера Уэндоверского, архиепископ, прибывший в Англию из Великой Армении, рассказывал, что лично знаком с живым современником и оскорбителем Христа. В 1602 г . выходит анонимная народная книга «Краткое описание и рассказ о некоем еврее по имени А.». Хотя эта легенда в XVIII в. становится объектом насмешек, образ Агасфера вместе с тем оказывается объектом творческой фантазии, позволяющей осмыслить бессмертие в контексте новой эпохи. К этому сюжету обращается молодой Гёте.

Легенда об Агасфере давала романтикам возможность переходить от экзотических картин сменяющихся эпох и стран к изображению обреченности человека и мировой скорби. Э. Кине превратил Агасфера в символ всего человечества, пережившего свои надежды, но чудесно начинающего свой путь заново. Современный вариант «агасферовского» сюжета о проклятии тяготеющего, безрадостного бессмертия дал аргентинский писатель Х.Л. Борхес в рассказе «Город бессмертных».

Мы видим, стало быть, что, казалось бы, универсальные ценности на самом деле обнаруживают свою ограниченность в контексте человеческой истории. Обратимся, скажем, к такой святыне, как свобода. Издревле человека, который стремился обрести свободу, казнили, подвергали изощренным пыткам, предавали проклятиям. Но никакие кары и преследования не могли погасить свободолюбие. Сладкий миг свободы нередко оценивался дороже жизни. На алтарь свободы брошены бесчисленные жертвы. И вдруг обнаруживается: свобода вовсе не благо, а, скорее, жестокое испытание.

Соотнесемся хотя бы с собственным опытом. Как долго мы грезили о свободе. Казалось, когда оковы тяжкие падут и рухнут темницы, все стороны нашего бытия обретут состояние гармонии и блаженства. Теперь мы пьем ее, вожделенную, большими глотками. Но с каждым новым вздохом охватывает оторопь. Нам предстоит на собственной судьбе прочувствовать неизмеримые долгосрочные последствия распада Союза. Каждый уже сегодня испытывает на себе отголоски ничем не ограниченных противостояний. Свобода предпринимательства — она тоже обернулась кошмарными неожиданностями.

Рождается вопрос, который Артур Шопенгауэр формулировал в виде парадокса: «Свободен ли тот, кто свободен?» И в самом деле, отягощен ли бременем нынешний демократ, который вдруг обнаруживает авторитарные замашки? Свободен ли тот, кто удачен эгоистическими вожделениями? А может быть, прав бессмертный Гёте: «Свободен только первый шаг, но мы рабы другого»?

Поразмыслим: правда ли, что свобода во все века воспринималась как святыня? Увы, история подтверждает не только истину свободы. Она полна примеров добровольного закабаления — красноречивых иллюстраций психологии подчинения. Накануне звездного часа нацизма и сталинщины Эрих Фромм описал специфический культурный и антропологический феномен — бегство от свободы. Именно так называется его первая книга.

Оказывается, человек массы вовсе не тяготеет к свободе. Психологически ему гораздо уютнее, когда его жизнью, его волей и разумом распоряжается тоталитарный лидер. Еще не выветрились из нашей памяти поразительные строчки, когда человек благословляет свою готовность не быть собою: «Мы так вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе».

Не вырабатывается ли на протяжении веков инстинктивный импульс, парализующий волю человека, его спонтанные побуждения? Кому мы более верны сегодня — себе или политическому лидеру? Отчего мы демонстрируем фанатическую приверженность не идеям, а популистским лидерам? Возможно, правы публицисты, которые все еще видят в нашей стране огромную тюремную зону с вышками на каждом километре?

Свободен ли человек? О чем идет речь — о политическом положении или о внутреннем самоощущении? Человек, закованный в кандалы, крайне стеснен в своих поступках. Но его гордый дух, возможно, непреклонен Варлам Шаламов рассказывал, что он никогда не чувствовал себя таким внутренне независимым и свободным, как в тюрьме. Другому индивиду никто не чинит препятствий, он волен распоряжаться собой. Однако, вопреки счастливым обстоятельствам, он добровольно закабаляет себя [10].

У свободы различные лики. Ее связь с моралью крайне разноречива. Независим ли, к примеру, тот, кто обуздывает собственные вожделения? Как совместить радостную идею суверенитета с опасностью своеволия индивида? Теперь только и слышишь отовсюду: о, дайте, дайте мне свободу. Но мало кто готов искупить свой позор…

Свобода представляется многим чем-то самоочевидным. О чем тут рассуждать? Каждый человек, задумавшийся над своим предназначением, не сомневается в том, что при любых обстоятельствах способен возвыситься над самим собой и условиями. Все зависит от его духовных усилий, напряжения воли. Если он захочет, свобода окажется его союзницей. Не проявляются ли в подобном ходе мысли обычные житейские предрассудки? Мы постоянно видим, как человек оказывается заложником собственных шагов, из которых только первый свободен.

Свобода не призыв, не благопожелание, не субъективная настроенность и далеко не всегда сознательный выбор. Это, скорее всего, онтологическая проблема. Она, скажем, может ассоциироваться с полным своеволием, но она может отождествляться и с сознательным решением, с тончайшим мотивированием человеческих поступков.

Итак, во многих культурах свобода вообще не воспринимается как ценность. Люди бегут от этого дара, хотят, чтобы бремя свободы не отягощало их. Наконец, когда страна сбрасывает с себя тоталитарное ядро, оказывается, что появляется такое множество проблем, о которых раньше никто не подумал. Выходит, несвобода тоже может восприниматься как благо.

Вместе с тем универсальные общечеловеческие ценности существуют. Однако природа сложна, противоречива. Вот почему на протяжении человеческой истории они нередко оспаривались. Многим, возможно, кажется, что провозглашенные нами общечеловеческие ценности мгновенно вросли в ткань общественного сознания. Однако мы еще не успели утвердиться на новом ценностном пространстве, как со всех сторон посыпались доводы против общечеловеческого. Постоянные атаки в философской литературе и публицистике ведутся и «справа» и «слева». Чаще всего подчеркивается, что общечеловеческие ценности важны только тогда, когда речь об устранении вселенской катастрофы. Во всех иных сферах человеческого бытия, как предполагается, лучше руководство конкретными интересами нации, класса, державы или политического союза.

Консервативно настроенные политики, философы, публицисты толкуют о том, что общечеловеческие ценности не рождаются в готовом виде, в панораме конкретной истории, они существуют в форме классовых, каковым и надлежит отдать предпочтение. Пророчествуют о космополитическом забвении национального, идеологически конкретного. Пугают идейным разоружением. Размышляют о том, что в диалектике общечеловеческого и классового мы неправомерно увлеклись первой стороной названного соотношения.

Но вот что парадоксально: не менее яростное отвержение общечеловеческих ценностей ощутимо со стороны радикальной мысли, выступающей с прямо противоположных позиций от имени гуманизма и демократии. Особый гнев в данном случае вызывает частица «обще». Это она, подчеркивают радикалы, своей абстрактностью растворяет, обезличивает человеческое содержание одухотворяющих святынь. В пространстве всечеловеческого конкретный индивид размыт, его предпочтения неразличимы. Взамен персоналистской идеи, размышляют радикалы, опять предлагается нечто безличностное. Не проще ли на путях гуманистического обновления общества ограничиться ценностными ориентациями человека, а ненавистное «обще» отбросить как воплощение чуждой и анонимной сущности?

Общечеловеческие ценности предполагают сохранение совокупного духовного опыта. К святыням человеческого рода относится, например, сократовское триединство Истины, Добра и Красоты. Эти абсолюты отражают достояние всего человеческого рода. Когда мы говорим об общечеловеческих достижениях, то нередко имеем в виду приобретения европейского мира. Доказали свою эффективность товарно-денежные отношения. Оправдал себя духовный плюрализм. Восточный мир внес в сокровищницу человечества свои неоспоримые и универсальные ценности. Допустим, идея ненасилия, мысль о развитии телесных, духовных сил человека. Общекультурный опыт человечества еще предстоит изучить в полном объеме.

Заключение.

При написании работы был проведён детальный анализ построенной на основе ценностного подхода к культуре философской концепции основателя баденской школы неокантианства В. Виндельбанда и Г. Риккерта. Изучены истоки концепции, выявлен ее методологический потенциал, указаны ограничения, связанные с рассмотрением культурных ценностей с позиций трансцендентального идеализма.

Культура действительно существует как исторически сложившаяся разноуровневая система, обладающая своими формами, символикой, традициями, идеалами, установками, ценностными ориентациями и, наконец, образом мысли и жизни. Общечеловеческие ценности являются составной частью культуры и предполагают, прежде всего осмысление единства человеческого рода.

Г. Риккерт выводит понятие ценности из теории познания и логики. Задача философии, с его точки зрения, состоит в том, чтобы «истолковать смысл человеческой жизни на основе учения о значащих ценностях», он считает, что ценность противостоит реальной действительности.

В. Виндельбанд, раскрывает ценности не как объективную реальность, а как идеальное бытие. Они независимы от человеческих желаний. Это такие ценности, как добро, истина, красота, которые имеют самодостаточное значение.

По мнению В. Виндельбанда и Г. Риккерта ценности носят надысторический характер и образуют в общем идеальный и трансцендентный (потусторонний) мир. Из этого мира исходят идеи. По мере осознания ценностей люди вырабатывают установки, которыми руководствуются в жизни, поведении.

Список использованной литературы.

1. Античные риторики / Собр. текстов, статьи, коммент. и общая ред. А. А. Тахо-Годи. МГУ, 1978. — С. 39, 41.

2. Гуревич П.С. Культурология. Учебник - Москва: КноРус.,2013.

3. Гуревич П.С. Культурология. 3-е изд. - М., Омега-Л, 2012. - 427 с

4. Гуревич П.С. НОТА БЕНЕ, 2001 – с 133

5. Кетова Л. М. Аксиологические проблемы образования М.-Берлин: Директ-Медиа. 2015 г.4 с.

6. Культурология: Учебное пособие / В.В. Грибунин, Н.Г. Кулинич, Н.Ф. Лисицына, Е.А. Мельничук, Е.Ю. Потапчук, Т.А. Рямова. - Хабаровск: Изд-во Хабар. гос. техн. ун-та, 2002. – 15с.

7. Лотце Г. Основания практической философии. СПб., 1882. — С.

8. Платон. Диалоги. М., 1986. — С. 351.

9. Фесенкова Л.И.Жизнь как ценность М.: ИФРАН, 2000. — 270 с.(187)

10. Философия: Учебник для вузов Под ред. проф. В.Н. Лавриненко, проф. В.П. Ратникова М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2007.- 622 с.

11. https://studwood.ru/971697/filosofiya/shest_oblastey_tsennostey_rikkertu

Код для цитирования: Скопировать