VII Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2015

Лицо, сообщающее о намерении причинить вред другому лицу и не имеющее цели собственно причинить такой вред, совершает психическое насилие над последним. Нормы ст. 119 УК РФ защищают психическую неприкосновенность личности. Оба этих утверждения нельзя назвать бесспорными. Если первое из них можно принять без особых замечаний, то второе вызовет к себе достаточное их количество. Большинство «но» опосредовано двумя изъянами норм, отмечаемыми в уголовно-правовых и криминологических исследованиях, которые кратко можно было бы охарактеризовать как неуместность и бедность.

При совершении криминальных угроз, подпадающих под признаки ст. 119 УК РФ, жизнь либо здоровье человека не повреждается во всех случаях, и даже неизбежная опасность такого повреждения не является несомненной. Поиск ценностей, которым действительно причиняется вред наказуемыми угрозами, отсутствие необходимости дублирования норм в уголовном законе - все это вкупе ведет к предположению о том, что непосредственный объект преступления находится за границами, заданными видовым объектом главы 16 УК РФ. Сопоставление данной гипотезы с опытом криминализации аналогичных деяний на постсоветском пространстве и за рубежом (где соответствующие нормы включены в структуры о преступлениях против прав и свобод личности) усиливает убежденность в том, что нормы ст. 119 находятся в УК РФ «не на своем месте». Второе из отмеченных «но» сообщает нормам качество кажущейся универсальности на практике. Ведь по сути градация уровней общественной опасности всех проявлений преступных угроз состоит из вынесенного в ч. 2 ст. 119 УК РФ единственного квалифицирующего признака (если не считать угроз, обособленных в ст. ст. 296, 318, 321 УК РФ и имеющих самостоятельные объекты охраны). Между тем угрозы, например, сопровождающиеся демонстрацией оружия или предметов, используемых в качестве его, совершенные исходя из хулиганских побуждений, группой лиц по предварительному сговору или организованной группой, не могут найти должной адекватной правовой оценки у правоприменителя.

Нами был проведен анализ опубликованных судебных актов, вынесенных по уголовным делам, возбужденным по ст. 119 УК РФ в период с конца 2011 г. по начало 2013 г. на территории Липецкой области. По результатам такого анализа следовало бы отметить следующие особенности квалификации данных деяний.

В первую очередь, нечетко определены границы самой реальной и наказуемой угрозы, поскольку наличие состава преступления может быть установлено и в единичном акте угрозы, и в неоднократных угрозах, имевших место как в рамках одного конфликта, так и в разные промежутки времени между одними и теми же лицами. При этом в последнем случае неоднократность может быть оценена как одно из оснований опасаться осуществления угроз, деяние - квалифицировано также по ч. 1 ст. 119 УК РФ.

Во вторую очередь, квалификация по ч. 1 ст. 119 УК РФ применяется ко всем видам угроз за рамками единственного квалифицирующего признака: к угрозам, выраженным в отношении одновременно воспринимающих двух и более лиц, в отношении самого потерпевшего и его близких родственников, сопровождаемых демонстрацией пневматического оружия, иным.

В третью очередь, размыты границы оценки психического и физического насилия. Чаще всего в представленной выборке угрозы, подкрепляемые нанесением телесных повреждений, квалифицируются по совокупности преступлений (предусмотренных ст. ст. 119 и 115 либо 119 и 116 УК РФ). Однако если действия виновного по итогам судебно-медицинского исследования трактуются как не причинившие вреда здоровью, то, например, удушение потерпевшего при угрозе убийством получает единую оценку в рамках ч. 1 ст. 119 УК РФ. Встречаются также и обратные случаи, когда угрожающие действия, сопровождаемые причинением легкого вреда здоровью, квалифицируются только в рамках ч. 1 ст. 115 УК РФ.

Смешение психического и физического насилия происходит еще и по другим причинам. Избираемые и в том и в другом случае виновными лицами орудия преступлений (чаще всего - колюще-режущие средства), места локализации приложения силы (жизненно важные органы - шея, левая половина груди), непосредственно формирующие взгляд на объективную сторону деяния, довольно схожи. В этой связи могут встречаться случаи первоначальной квалификации содеянного как покушения на убийство (явно более тяжкого преступления по отношению к угрозе), которая при судебном разбирательстве не находит своего подтверждения. Государственный обвинитель в этом случае отказывается от поддержания обвинения по ч. 3 ст. 30, ч. 1 ст. 105 УК РФ и переквалифицирует действия виновного по ч. 1 ст. 119 УК РФ.

Заслуживает внимания и особенность фиксации в судебных актах субъективной стороны состава преступления. В подавляющем большинстве случаев ее характеристика состоит из указания на наличие у субъекта умысла на угрозу убийством, что оценивается, по-видимому, как достаточное для конструкции состава. Реже, однако, встречается отражение цели действия субъекта: запугать потерпевшего, сокрыть ранее совершенное преступление и т.п. Последнее соотносится с толкованием угрожающих действий как формы психического насилия, утверждением о наличии у субъекта вторичной цели, связанной с манипулированием потерпевшим и прикрываемой целью первичной на причинение тяжкого вреда (к которой он реально не стремится). Однако ограниченность такого подхода, его непопулярность ведут к тому, что криминальная угроза может восприниматься в судебных органах буквально как преступление, посягающее на жизнь и здоровье человека.

Совместная оценка приведенных выше позиций позволяет склониться к тому, что, во-первых, существующий способ криминализации угроз в российском уголовном законе нацелен на преследование наиболее опасных их проявлений (о чем говорят ограниченность содержания наказуемой угрозы намерениями лишить жизни либо причинить тяжкий вред здоровью и определение места норм в структуре закона сообразно с наиболее ценными объектами уголовно-правовой охраны); во-вторых, объективно диктуемая необходимость защиты личности от большего количества форм психического насилия приводит к тому, что существующие нормы применяются ко всему подобному массиву деяний; в-третьих, жесткость и ограниченность нормы определяет весьма широкое ее действие без учета уровня общественной опасности деяний. Все вместе это делает достаточно неопределенным как сам механизм защиты личности от психического насилия, так и опосредует его зависимость, выстраивание по образцу защиты от физического насилия.

Стоит предположить, что нормы ст. 119 в том виде, в котором они изложены в тексте УК РФ, до настоящего времени являются лишь попыткой охраны (и далеко не самой удачной) психической неприкосновенности личности, интерес к продолжению которой мог бы принести более весомые результаты.

Код для цитирования: Скопировать