VI Международная студенческая научная конференция Студенческий научный форум - 2014

Поэтика долгое время вообще не воспринималась как самостоятельная дисциплина. Она была частью грамматики, включавшей «науку правильно говорить и толкование поэтов» [2: 605]. Чтобы «толкование поэтов» откололось от «науки правильно говорить», требовалось сильное культурное потрясение. Таким потрясением послужил «спор artes и auctores», разгоревшийся в XII веке в Европе.

Средневековье не пользовалось вниманием и уважением гуманитариев XIX в., его вклад в европейскую культуру стал заново оцениваться лишь в последние сто лет, и переоценка эта еще далеко не завершена. Дело в том, что именно средневековью принадлежит создание того типа поэтики, который имел потом такую большую судьбу, – нормативной поэтики.

Большинство основных понятий античной поэтики – это, во-первых, средства описания готовых поэтических произведений, а не инструкции по созданию новых, — это была описательная поэтика, а не нормативная. Нормативно строилась теория красноречия. Теория поэтики нормативностью не отличалась.

Античность долго ограничивалась только описательной поэтикой, так как не было школьной необходимости в сочинении стихов — значит, не было необходимости и в школьных правилах для сочинения стихов: т. е. не было и нормативной поэтики. Единственное исключение из этой картины только подтверждает правило: это «Поэтика» Горация. Заглавие это (впервые — у Квинтилиана) Горацию не принадлежит; это произведение — одно (самое большое) из многих горациевских стихотворных посланий; и особенностями этого жанра объясняются дидактические интонации «Поэтики». Послания Горация все строятся как советы, которые Гораций дает только от своего лица и только для своих адресатов, а не выступает глашатаем безличной поэтической системы.

Средневековые авторы должны были решить важную задачу: организовать поэтику в самостоятельную дисциплину, рассчитанную на практическое применение. Для этого им необходимо было пополнить запас приемов, изучаемых грамматикой, из запаса приемов, изучавшихся риторикой. Общим знаменателем у грамматики и риторики было изучение художественного изложения: длинные списки тропов и фигур, служащих украшению такого изложения, одинаково входили и в «Риторику к Гереннию», и в грамматику Доната.

Таким образом, мы видим, что самыми устойчивыми разделами, повторяющимися у всех теоретиков и занимающими больше всего места, оказываются три: из «расположения» — способы начинать стихотворение; из «нахождения» — способы амплификации и, в частности, описание; из «изложения» — тропы и фигуры, подбор которых определяет высокий, средний или низкий стиль.

Анализируя в связи с этим теорию поэтики, нельзя не остановиться на том разделе риторики, который, появившись в ее рамках, получил дальнейшее развитие также и в поэтике. Речь идет о тропах и фигурах. Именно они как носители образной, а следовательно, поэтической, функции являются звеном, объединяющим две эти науки.

Об античной теории поэтики, по мнению М.Л. Гаспарова, писать трудно, потому что сохранившихся сочинений по ней очень мало и все они малохарактерные, почти не влиявшие на ее сложение в систему (это относится даже к «Поэтике» Аристотеля). Об античной риторике писать трудно, «наоборот, потому, что сохранившихся сочинений по ней очень много, большинство из них посвящены част­ным вопросам и все противоречат друг другу во множестве мелочей» [2: 556]. Все дело в том, что поэтика никогда не была предметом преподавания в античной школе, а риторика была и требовала многочисленных учебных пособий.

Античность различала прежде всего «тропы» (обороты) и «фигуры», а среди собственно фигур – фигуры мысли и фигуры слова. К «тропам» относятся отдельные слова, употребленные необычным образом, к «фигурам» – сочетания слов; если с изменением этих сочетаний слов меняется и смысл, то перед нами фигура мысли, если нет – перед нами фигура слова. Фигуры мысли были средством выделить именно данную излагаемую мысль, фигуры слова – просто привлечь внимание к данному месту в речи.

Составители «Истории всемирной литературы» говорят, что в софистической прозе период (понятие «периода» как сложной синтаксической конструкции, придающей речи ясность, ритмичность и законченность ввел софист-ритор Фрасимах из Халкедона) получил членение на отрезки (колоны), в которых естественное дробление речи на такты использовалось для смысловой дифференциации. Колонам при этом придавалось ритмическое строение, они приобретали плавность стихотворной речи, не образуя, однако, в своей совокупности строгой метрической системы стиха.

Необходимо сказать обАристотеле, являющемся не только великим философом, но и автором замечательных лингвистических трудов: «Поэтика» и «Риторика». В них он много рассуждает о стиле, об основных тропах и фигурах. Так, по его мнению, достоинством стиля является ясность (σάφη). «Доказательством этого служит то, что, раз речь неясна, она не достигнет своей цели» [3: 268].

Большая часть рассуждений Аристотеля о тропах посвящена метафоре, которой он дает такое определение: «Переносное слово, или метафора, есть перенесение необычного имени или с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии» [1: 54]. В этом определении заключено не только значение метафоры, но и деление ее на виды по способу образования. То есть автор называет 4 разновидности метафоры: 1) основанную на перенесении значения с рода на вид (вон и корабль мой стоит); 2) основанную на перенесении значения с вида на род (истинно, тьму славных дел Одиссей совершает); 3) основанную на перенесении значения с вида на вид (вычерпав душу медью и отсекли несокрушимой медью); 4) основанную на аналогии (часто встречается у Пифолая), когда второе относится к первому так же, как четвертое к третьему.

Аристотель говорит о метафоре как о средстве, в высокой степени обладающем ясностью, приятностью и прелестью новизны. Поэтому, по его убеждению, ее нельзя заимствовать от другого лица. В речи нужно употреблять только подходящие эпитеты и метафоры, поэтому самой лучшей метафорой он считает ту, которая основана на аналогии. Иные же виды метафоры являются, на его взгляд, неподходящими «вследствие того, что противоположность двух понятий наиболее ясна в том случае, когда эти понятия стоят рядом…» [1: 270]. Аристотель говорит о возможности взаимозаменяемости метафоры и сравнения. Сравнение будет метафорой, если отсутствует слово сравнения «как». Метафору следует всегда заимствовать от сходства, прилагая ее к обоим предметам, принадлежащим к одному и тому же роду.

Аристотель ввел понятия «периодический стиль» – стиль, составленный из периодов, то есть из фраз, которые сами по себе имеют начало и конец и размеры которых легко обозреть — и «беспрерывный стиль». Первый, в отличие от второго, приятен и понятен. Для него характерен период, которому он дал такое определение: «Периодом я называю отрывок (λέξιν), имеющий в себе самом свое начало и свой конец, и хорошо обозримую протяженность. Такой отрывок приятен и легок для усвоения; приятен, потому, что являет собой противоположность беспредельному, и слушателю кажется, что он все время получает нечто завершенное – ведь и приятно ничего не видеть перед собой и не достигать никакой цели; легок же он для усвоения потому, что хорошо запоминается, а это, в свою очередь потому, что построенный по периодам слог несет в себе число – то, что из всего сущего запоминается лучше всего» [1: 286].

К метафоре Аристотель сводит и понятие наглядности, так как она изображает вещь в действии. Как разновидности метафоры в «Риторике» обозначены гиперболы и пословицы. «И пословицы — метафоры от одного рода вещей к другому, например, если кто-нибудь сам введет к себе кого-нибудь, рассчитывая от него попользоваться, и потом терпит от него вред, то говорят: «это как карпатский житель и заяц», ибо оба одинаково потерпели» [1: 300]. «И удачные гиперболы — метафоры, например, об избитом лице можно сказать: его можно принять за корзину тутовых ягод, так как под глазами сине. Но это в значительной мере преувеличено» [1: 300]. Гиперболой, отличающейся от метафоры только формой, Аристотель называет выражения с подобно тому как и с так-то и так-то. Он говорит о существовании гипербол, носящих детский характер, заключающих в себе чрезмерное преувеличение и потому любимых комическими поэтами. Как один из интересных тропов Аристотель рассматривает и игру слов.

Таким образом, поэтика, как искусство «подражания» действительности, четко отделяется от риторики, как искусства «убеждения». Последующее различение «чему подражать» и «как подражать» приводит к различению понятий содержания и формы (poiesis и poiema). Первое понималось как «подражание событиям истинным или вымышленным»; второе определялось как «речь, заключенная в размер» [2: 592]. Изучение «речи» обычно отходило в ведение риторики с ее учением об «отборе слов», «сочетании слов» и «украшениях слов» (тропах и фигурах) и об их организации в систему трех стилей. Изучение «размеров» составляло особую отрасль поэтики, метрику, по которой писались отдельные трактаты.

Литература

1. Аристотель. Риторика. Поэтика. М., 2000.

2. Гаспаров М.Л. Избранные труды. Том 1. О поэтах. М., 1997.

3. Миллер Т.А. От поэзии к прозе. Риторическая проза Горгия и Исократа // Античная поэтика. М., 1991.

Код для цитирования: Скопировать